Эйлин Гудж - Сад лжи. Книга 2
— Нет, — снова повторила сеньора, вежливо, но твердо. — Спасибо, доктор… не могу.
«Догнать бы ее сейчас, схватить за плечи и как следует встряхнуть», — подумала Рэйчел. Ей хотелось кричать: «Ты что, не понимаешь, на какой риск идешь? Да вокруг полно женщин, которые все отдадут, лишь бы у них был хоть один ребенок! Хоть один шанс забеременеть!»
Только что толку? До Лилы все равно не дойдет. Возьмет и перестанет ходить в клинику. И останется тогда совсем без медицинского присмотра.
Клокоча от гнева, Рэйчел прошла к себе и, перебрав несколько лежавших на рабочем столе папок, быстро нашла ту, которая ей требовалась. На обложке были написаны имя и фамилия: «Сосидо Альма». По пути домой надо будет заглянуть к ней в больницу и справиться, как ее состояние. По крайней мере, здесь Рэйчел хоть чем-то могла помочь.
В дверях показалась кудрявая голова Кэй.
— Я пошла. Тебе что-нибудь надо перед уходом? Кофе, сандвич… переливание крови? Постой, Рэйчел, ты что-то совсем плохая сегодня.
— Просто устала. Ничего, дома все пройдет. Так поздно, что, наверное, и в метро еще буду сидеть, — порывшись в пепельнице, заваленной резинками, скрепками и огрызками карандашей, она извлекла оттуда жетон подземки и бросила его Кэй со словами: — На, держи! Фирма платит. Да, кстати, мы уже получили полные данные по анализу крови у Альмы Сосидо?
— Нет. Будут только завтра. Это уж я точно выцарапаю из них хоть каминными щипцами. Сама знаешь, какие в лаборатории резинщики — одни обещания, и только. Может, хочешь, чтоб я сказала им, что это срочно?
Кэй, заметно похудевшая, в упор посмотрела на нее — глаза были усталые, в черных обводах.
— Не стоит. Завтра утром будет в самый раз, — решила Рэйчел и добавила: — До завтра, Кэй. И смотри… держись, ладно?
Через несколько минут Рэйчел уже запирала свое отделение — два дверных замка, задвижка с ключом, раздвижная решетка с двумя висячими замками. Потом проход по «ничейной» территории на Восточной Четырнадцатой стрит. Тротуар — в буквальном смысле слова свалка: разбитые бутылки, собачье дерьмо, переполненные мусорные баки, искореженные телефонные будки… Сам воздух вокруг пропах дерьмом, стены исписаны графитом: «ВИВА ЛЯ РОЗА!», «ЧИКО ЛЮБИТ РОКСИ!», «СМЕРТЬ СВИНЬЯМ!» А из всех, буквально из всех окон на всю катушку безжалостно орет бухающая латиноамериканская музыка.
Поначалу вся эта атмосфера бесила Рэйчел. Она чувствовала себя космонавтом, ступившим на незнакомую и опасную планету. Или антропологом Маргарет Мид среди аборигенов. Что они, интересно, чувствовали, наблюдая за ней из своих окон? Скорее всего для них она — одна из меценаток, стремящихся улучшить их жизнь, и если им чего и хотелось, так это стянуть у нее кошелек.
Так было. Теперь же это ее планета. Она приветливо машет рукой женщине, сидящей на грязных ступенях крыльца. Рядом детская коляска. Анита Гонзалес. Семь месяцев назад она родила ребенка — сейчас он и восседает в коляске. Беременность протекала трудно. В конце концов на свет появился орущий сморщенный комочек, такой волосатый, что, казалось, кроме черных волос, у него вообще больше ничего нет. Сейчас малыш выглядит большим, здоровым, его костюмчик ему явно мал. Сердце Рэйчел наполняется гордостью…
Звук сирены «скорой» прервал ход ее мыслей.
Вскоре она уже стояла у входа в большое уродливое кирпичное здание. На стеклянных дверях красным спреем кто-то намалевал: «МАРИО-ПОШЕЛ-В-ЖОПУ». Кто-то содрал с вывески медные буквы. Теперь вместо «БОЛЬНИЦА СВ. ВАРФОЛОМЕЯ» там значилось: «СВ. ВАР».
Рэйчел поднялась на скрипучем лифте до шестого этажа — в кабине она была зажата между практикантом с сонными глазами и уборщицей с огромной коляской, доверху заваленной грязными простынями.
Альма Сосидо лежала в палате «С», возле двери. Она спала, когда Рэйчел туда заглянула. Точеное бледное лицо молодой девушки в обрамлении разметавшихся но наволочке черных волос напоминало прекрасную камею из слоновой кости. «Подумать только, — пришло в голову Рэйчел, — ей всего шестнадцать! Самое время готовиться к экзаменам по истории, бегать на свидания с мальчишками, танцевать на вечеринках, а не рожать…»
Когда девушка впервые появилась у них в клинике, Рэйчел сразу же прониклась к ней симпатией. Скромная, красивая, в синем школьном джемпере, который теперь был ей явно тесен. Осмотр подтвердил: срок беременности четыре месяца. История, рассказанная Альмой, была душераздирающей. Ее первый парень. Уверял, что любит. И обещал, что ничего не случится. А сейчас заявляет, что не желает ничего об этом слышать. Альма тоже не хочет ребенка, но родители возражают против аборта. Они католики, и, по их мнению, аборт — все равно что убийство человека, а потому смертный грех.
Прошло четыре месяца, и сегодня, похоже, уже ребенок может убить Альму, а не наоборот.
Рэйчел бросила взгляд на температурный лист.
Давление, по сравнению с утренним, поднялось: сто сорок на сто десять. Водянка остается, несмотря на то, что ей вводили сульфат магния. Кроме того, хотя Альма получала раствор Рингера, выделение мочи резко сократилось.
«Черт возьми, — встревожилась Рэйчел, — если не наступит улучшение, придется прибегнуть к стимуляции. Иначе можно потерять их обоих — и мать, и ребенка. Завтра с утра, как только получу полные данные анализа…»
— Доктор Розенталь! Как я рада, что вы пришли!
Рэйчел вздрогнула от неожиданности: оказывается, Альма не спит. Выглядела она явно встревоженной. В припухших от сна карих глазах стояли слезы — первые слезинки уже катились по щекам.
Присев на край кровати, Рэйчел взяла руку Альмы.
— Паршиво себя чувствуем, да?
— Этот человек, — чуть слышно прошептала Альма, так что Рэйчел пришлось нагнуться, чтобы разобрать ее слова. — Прошу вас… пожалуйста… не позволяйте ему прикасаться ко мне.
Неужели она бредит, подумала Рэйчел, и тихо спросила:
— О ком ты?
— Этот врач. Я не знаю, как его зовут. Такой высокий и… может, некоторые девушки назовут его симпатичным, — она скривилась, ясно давая понять, что у нее лично на сей счет другое мнение. — Он заходил сюда с другими врачами, совсем недавно, и трогал меня.
— Вечерний обход. Так положено, — кивнула Рэйчел.
— Нет-нет, — затрясла головой Альма. — Он… не такой, как другие врачи. И совсем меня не… обследовал. У него такие холодные руки… как будто перед ним не человек, а вещь, которую выставили на продажу. И когда он прикасался ко мне, я чувствовала… — Она уронила лицо в ладони и произнесла, задыхаясь, не отрывая пальцев от рта, так что звук был совсем глухой. — Он даже ничего не спросил. Раздвинул мне ноги и… и… у всех на глазах… полез этой металлической штуковиной… и все время говорил обо мне, как будто меня здесь вообще нет… О Господи, я чуть не умерла со стыда. — И она захлюпала носом.
