Линда Гасс - Страстное заклинание
— Я отжал замок на входной двери своей кредитной карточкой.
— Которая как раз оказалась под рукой!
— Я никогда не выхожу без нее из дома.
Замечание Клея не смогло сбить Шелби.
— Насколько я понимаю, слово «дом» означает «Парк-Вью», резиденцию Форда Траска, который мог бы быть моим двоюродным дедушкой, если бы не совершил нечто такое, за что моя бабушка, судя по всему, не смогла простить его шестьдесят лет назад.
Клей быстро вздохнул и сменил позу, словно не мог решить, уйти ему сейчас или остаться.
Шелби поняла, что коснулась самого уязвимого места. Она сомневалась, что он решился бы на ограбление ради «Трамарта», но вот ради дедушки… Да, он пошел бы на это, чтобы не открылось прошлое Форда Траска, особенно если в этом прошлом таились не слишком приятные сюрпризы.
— Я не думаю о том, что могло бы быть, Шелби, я думаю о том, что есть, — тихо сказал Клей. — Я не умею жить прошлым. Меня волнует настоящее, а в настоящий момент мой дедушка очень переживает по поводу своего трагического романа с Дезире.
— Трагического? А кто сказал, что он был трагическим?
Клей резко встал. Подойдя к окну, он выглянул в темноту ночи, а потом снова вернулся к Шелби. Настроение его вполне соответствовало этой ночи — было таким же мрачным и таинственным.
— Я хотел сказать — печального. Его просто изводят мысли об этом печальном романе. Я готов сделать все, чтобы защитить своего дедушку, и я понятия не имею — и даже не хочу гадать — что с ним будет, если вся эта история выплывет наружу.
— Ты говоришь, что готов сделать все, чтобы защитить дедушку. Но, может быть, он никогда не говорил с вами об этом, потому что хотел защитить тебя и твоих родителей?
— Защитить от чего?
— От всей этой истории. Истории, которая может выплыть наружу, если кто-нибудь прочитает его письма. Ты беспокоишься не только о дедушке, но и о том, чтобы не было запятнано высокое имя клана Трасков.
Глаза Клея стали вдруг прозрачными, холодными и совершенно зелеными. Обвинение Шелби не поразило его, она на это и не рассчитывала, но плотно сжатые губы выдали Клея — Шелби ясно поняла, что попала в точку.
— Что ж, разносить богатых в пух и прах — твое любимое занятие, — в голосе Клея звучал металл. — Неважно, кого это задевает и какой ценой достается! Шелби, пожалуйста, скажи мне, что эта история не станет очередной семейной драмой, которую ты собираешься описать и проанализировать, чтобы ее продавали по два пятьдесят за экземпляр!
Шелби медленно встала. Гнев ее был так глубок, что, когда она взглянула Клею в лицо, рука ее, поправлявшая прядь волос, упавшую на покрасневшее лицо, заметно дрожала.
— Значит, ты думаешь, что для меня это только лишь очередная история? Я собираюсь нажиться на этом, да? Я провела годы — годы! — гадая, почему бабушка Дезире была постоянно подавленной, рассеянной, боялась окружающего мира. И я всегда задавала себе вопрос, не поэтому ли она не способна меня полюбить. Или же дело во мне? В том, что я была слишком несобранна, слишком агрессивна, слишком не похожа на настоящую леди? Что-то мешало Дезире любить меня, и долгие годы я винила в этом себя. Ты не можешь даже представить, насколько одинокой я была. Я была и не была частью семьи Дезире. Я фактически не имела семьи.
Глаза Шелби наполнились слезами. Она быстро заморгала, стараясь прогнать их и обрести контроль над собой.
— И вот я узнаю, что есть причина странного поведения Дезире. Причина, не имеющая отношения ко мне. Письма Форда Траска должны быть где-то здесь, в доме. И я найду их, Клей, потому что, если они могут хоть в малейшей степени объяснить, почему моя бабушка была такой, какой была, мне просто необходимо их прочитать. Если бы мы с ней лучше понимали друг друга, у нас были бы более теплые отношения. Я хотела этого. О, как я этого хотела!
Шелби не могла больше сдерживать слез, но гордость заставила ее буквально вылететь из комнаты, подальше от полного равнодушия Клея к ее проблемам. Несмотря на больную ногу, она успела добежать до прихожей, прежде чем услышала за спиной топот.
— Шелби, мне очень жаль, — сильные руки Клея схватили ее в тот момент, когда она начала подниматься по лестнице.
— Ничего тебе не жаль! Ты такой же, как все богачи. Интересуешься только своим драгоценным именем.
В спешке Шелби слишком резко наступила на больную ногу. Она пошатнулась, и Клей быстро подхватил ее. Руки его были сильными, он хотел поддержать ее, но Шелби ненавидела себя за то, что нуждалась в этой поддержке.
— Знаешь, ты ведь тоже скоро будешь богатой.
— Но не такой, как ты! Я никогда не буду такой, как ты, испорченный богатый мальчишка, которому все в этой жизни преподнесли на серебряном блюдечке. Твои главные проблемы — кроме похищения чужих любовных писем — размышления о том, что лучше: взять подачу и отбить мяч или выбить его за пределы поля во время теннисного турнира в «Фэйрвью».
Удары Шелби достигли своей цели. Несколько секунд Клей стоял как парализованный, впитывая ее слова, и в этой неподвижности проглядывала его уязвимость.
При неярком свете Шелби вдруг увидела в глазах Клея выражение боли, но он вовсе не выглядел оскорбленным. Лицо его выражало скорее усталость и презрение к самому себе. Он рассеянно стирал пальцами слезы Шелби, прежде чем они успевали упасть с подбородка на блузку.
— Я далек от совершенства, — тихо произнес Клей. — Не так уж сложно быть лучше меня.
Шелби уже не могла поверить, что произнесла все эти злые и обидные слова. Гнев неожиданно сделал ее мстительной. Клей помог ей усесться на ступеньку. Она снова разразилась слезами. Шок от только что произнесенных ею слов смешивался с болью за Дезире. Наконец-то Шелби могла искренне поплакать о своей бабушке, и теперь рыдания сотрясали ее тело. Шелби смутно ощущала, как обнимает ее сильная рука Клея. Она схватила его за рубашку, пытаясь сопротивляться, но Клей обнял ее второй рукой, и Шелби почувствовала, что его широкая грудь способна защитить ее от собственных слез, дать ей убежище от сердечной боли.
Шелби понемногу успокаивалась, чувствуя, как рука Клея гладит ее по затылку, перебирает волосы. Ей даже показалось, что он тихонько целует завитки ее волос. Ей неожиданно стало холодно, так холодно, что только руки Клея казались теперь надежной защитой от царившего в этом доме хаоса и одиночества.
Почему Клей так нежно утешает ее? Она ведь сделала ему больно. Правда, он тоже обидел ее. Она вовсе не была такой, как он подумал — в первую очередь репортером и только во вторую человеком. Прежде всего Шелби была женщиной. И она думала, что Клей это понимает. Но, очевидно, ошибалась. От этого Шелби было еще больнее, чем от сознания того, что она поделилась с Клеем своими самыми сокровенными переживаниями. Никто не должен был знать, что Шелби когда-либо сомневалась в любви Дезире.
