Джанет Дейли - Золотой мираж
– Дотти, ты подстриглась? Я тебя не узнала. Тебе идет.
– Спасибо. – Сестра стыдливо коснулась своих коротких черных волос. – Бобби больше нравились длинные волосы.
– Почти все мужчины говорят так, – успокоила ее Кит.
– Потому что не знают, сколько возни с ними, – заметила Дотти и, оправив простыни на кровати, подошла к Кит.
– Как она? – спросила Кит.
Сестра, посмотрев на больную, тихо сказала:
– Неважно. Это не лучшие ее дни.
Это означало, что ее мать не в состоянии говорить, на вопросы отвечает односложно. Но бывали дни, когда речь ее была вполне нормальной, а она все же не понимала, не имела представления о времени, месте, окружающей обстановке.
Когда сестра ушла, Кит подошла к матери. Какое-то время она смотрела на нее, укрытую до подбородка простыней.
Голова больной была повернута под странным углом, невидящие глаза неподвижны, коротко остриженные волосы тронуты сединой. Кит заметила у матери грубые волоски на подбородке и на верхней губе. Ее истощенное тело, перенесшее три операции после повреждения связок на ногах, казалось плоским под простыней.
Прошло восемь месяцев, но в душе Кит ничего не изменилось. Она не могла убедить себя в том, что эта изможденная женщина – ее мать. Нет, это всего лишь жалкое подобие человека. Это так жестоко, несправедливо, терзалась она.
– Здравствуй, мам. Это я – Кит.
Она легонько коснулась губами сухой кожи щеки, опасаясь задеть трубки, вставленные в нос больной.
– Как жаль, что мы не можем с тобой погулять, сегодня отличная погода. Воздух такой чистый, снега нет, видно голубое небо.
Никакого ответа... Да она, в сущности, и не ждала его, и все же...
Она легонько погладила волосы матери, сухие, начавшие седеть. Когда-то они были чудесного каштанового цвета, шелковистые и блестящие, как шкурка норки. Мать их как-то особо укладывала, делая сложный, как она говорила, «французский» зачес.
Отец Кит любил повторять, что ни у кого не видел таких красивых волос. А ей всегда хотелось коснуться их и убедиться, такие ли они шелковистые, какими кажутся.
– Как мало мы касались друг друга, мама, как мало знаем, что такое близость. Я любила взбираться на колени отца, сидеть на подлокотнике его кресла, когда он отдыхал. Его руки всегда были открыты для меня. – Пальцы Кит перестали гладить волосы матери. – Да, я была папина дочка, ты всегда напоминала мне об этом.
Эти слова и эта сцена навсегда остались в воспоминаниях детства. Кит видела мать, стоявшую у подножия лестницы в их доме вблизи Аспена. Она смотрела на шестнадцатилетнюю Кит, только что заявившую, что она остается с отцом. Кит отказалась ехать с матерью в Лос-Анджелес после развода родителей. Это был единственный случай, когда ее мать выразила какие-то сильные чувства.
– Я ничуть не удивлена, – сказала она тогда, отчужденно и с горечью. – Ты никогда не была моей дочерью. Только его.
Вспомнив это, Кит грустно вздохнула.
– После этого у нас не было возможности объясниться, мама, не так ли? Я обидела тебя, оставшись с отцом. Но я была нужна ему, а тебе, кажется, тогда никто не был нужен. Мне хотелось сделать тебе так же больно, как ты сделала мне.
Она коснулась гладкого лба матери, заглянула в погасшие глаза, которые когда-то смотрели на нее спокойно и строго.
– Ты была права, мама. У нас никогда не было ничего общего. Нам трудно было говорить друг с другом, найти то, что нас обеих могло интересовать. После развода мы стали относиться друг к другу с такой вежливостью, какая бывает только между безразличными и чужими людьми. Мы выбирали самые общие и безопасные темы для разговоров – о погоде, театре, телевизионных передачах, ресторанах и соседях. Я не знала, какая ты, что ты чувствовала, о чем думала. Ты была мне матерью, но я не знала тебя. – Голос Кит упал до шепота: – И что самое ужасное – не стремилась узнать.
Если бы... Эти слова всегда будут преследовать ее.
– О, цветы! – воскликнула Пола, входя в спальню, и направилась прямо к изящному столику, где легонько коснулась алым ногтем лепестков белых тюльпанов в кобальтовой вазе. – Я не спрашиваю, почему в твоей спальне есть цветы, а в моей нет. Я и без того знаю.
Кит, все еще во власти воспоминаний, непонимающе посмотрела на нее и только тогда увидела букет оранжерейных белых тюльпанов на столике. Почему она не заметила этого раньше?
– Конечно, это дело рук Джона, – сказала Кит, нагнувшись и вдохнув еле слышный запах цветов. – Он знает, что я неравнодушна к цветам.
– А он неравнодушен к тебе, – съязвила Пола и посмотрела на нее понимающим взглядом.
Кит улыбнулась.
– Знаешь, мне все труднее становится предвидеть, что он сделает, – призналась она.
– Не мешай ему.
– Если я не ошибаюсь, – Кит склонила голову набок и вопросительно подняла бровь, – ты первая предупредила меня о его вероломстве, о том, что каждую свою партнершу он делает любовницей, а после съемок бросает.
– Я просто хотела, чтобы ты реально смотрела на вещи, – пожав плечами, ответила Пола.
– Мне кажется, я всегда это делаю. – Кит вдруг нервно заходила по комнате, временами останавливаясь перед какой-либо вещью и разглядывая ее. – Я давно знаю, что полюбить отнюдь не означает, что тебе ответят взаимностью. В этом я реалистка.
Она остановилась в открытых дверях террасы и вспомнила Беннона – как он бросил ее девять лет назад.
– Господи, Кит, ты говоришь так, будто у тебя были десятки любовников! – воскликнула Пола из другого конца комнаты. Кит с удивлением посмотрела на рыжеволосую Полу, такую эффектную в белом мохеровом кресле. – Скажи, сколько их у тебя было? Один, два, три? Я не поверю, что больше, – уверенно заявила она. – Работающей актрисе не до романов. Встаем в четыре или пять утра, чтобы попасть на студию к шести. Четырнадцать часов репетиций и записи, а дома надо вызубрить еще тридцать страниц новой роли на завтра и при этом выспаться, чтобы не было мешков под глазами. Завести роман во время съемок – самая разумная вещь.
– Я никогда не была разумной, – согласилась Кит. – Эмоционально я менее всего готова к случайным связям. А Джон, мне кажется, именно на это и рассчитывает.
– Случайная связь, – это наилучший выход для людей нашей профессии.
– Возможно, для кого-то, но не для меня. – Отойдя от двери, Кит подошла к чемодану. – Ты уже все вынула и, наверное, развесила по шкафам?
– Карла предложила мне свои услуги, и я охотно согласилась. – Пола с ленивой грацией кошки поднялась с кресла. – Пойду приму ванну, роскошную ароматную ванну. Сообщи мне, когда приедет маникюрша.
– Обязательно.
Кит бросила чемодан на кровать.
