Белва Плейн - Рассвет
Лаура, встретив теток, поняла с особой ясностью, как она тосковала по своим «двум матерям», с их иногда докучливой заботой и чудачествами, но таких добрых, любящих и великодушных.
– Том становится все красивее с каждым разом, что я его вижу, и все больше походит на твоего отца, Лаура, – черные волосы, белая кожа и темные глаза. О, неотразимый взгляд! – шутливо продекларировала тетя Лилиан.
Лаура улыбнулась – тетя была права. За исключением редких случаев, когда на Тома находил приступ упрямства и он сжимал губы и хмурился, лицо его было неотразимо привлекательным.
Сесилия захлопала. Клем обошел Тома. Волосы тетки, давно уже цвета перца с солью, сильно побелели, но лицо ее молодело с каждым годом замужества. Лаура с радостью думала, каким удачным оказался брак двух пожилых людей. Лилиан, которая заметно постарела, заметила со счастливой улыбкой:
– Как приятно побывать в своем старом доме, посмотреть на эту магнолию в цвету. Когда я ее посадила, она была высотой с полметра.
– Я бы хотела, чтобы вы побыли подольше, – сказала Лаура.
– Нет, нет. Нам надо ехать завтра рано утром, а вещи еще не уложены. Мы отправляемся в кругосветное путешествие.
– О, я так хочу увидеть Индию! Помнишь, Френсис Элкот посылал нам оттуда открытки с чудесными видами? А тебе привез сари, Лаура. Бледно-розовое с золотом. Или голубое с золотом. Я забыла, напомни, – нахмурилась Сесилия.
Да, завернувшись в тончайшую розовую ткань, обнажив одно плечо, словно одалиска, она танцевала в комнате, любуясь собой в зеркало.
– Я тоже не помню, – пожала Лаура плечами.
– Да, больше всего я хочу увидеть Индию, – повторила тетя Сесилия. Ей чудились бело-мраморные дворцы и храмы, журчание фонтанов, звон храмовых колокольчиков. Ни нищета, ни грязь не возникали в ее воображении. Ни опасность инфаркта для нее самой. Милая романтичная тетя Сесилия.
– Я устал, – сказал Бэд и забросил мяч на веранду. Он вовсе не устал, но не хотел, чтобы Тимми со своим Графом в восторге бегал вокруг играющих в футбол мужчин. Бэд и другие всегда щадили самолюбие Тимми, – мальчик был очень гордый. Такой же гордый и обидчивый, как его отец. Между этими двоими существовала тесная связь, и у них было много сходных черт. Но Бэд никогда не выказывал свою неистовую любовь к Тимми и скрывал даже от жены, какой горечью эта любовь окрашена. Но Лаура это понимала.
Почему, взывал к неведомым силам Бэд именно на него обрушилась такая трагедия? Ведь он – отец такого здорового и крепкого юноши, как Том!
«Мы могли бы завести еще одного ребенка, Бэд получил бы еще одного здорового сына, – думала Лаура. – Но Тимми требует такого тщательного ухода… И если снова родится больной ребенок – ведь есть какой-то процент вероятности! Это ужасно».
– Я голоден, – весело заявил Том.
– Подожди, через пять минут выну мясо из духовки. Сегодня твой любимый ростбиф.
– Ох, как ты меня балуешь, мама! Вчерашний яблочный пирог был просто объеденье.
– Раз ты понимаешь, что избалован, то дело еще не так плохо! – засмеялся Бэд.
Проходя в столовую, женщины остановились около фотографии отца Лауры.
– Он выглядит таким суровым, – заметила Сесилия. – Я его таким не помню.
– Военная фуражка меняет выражение лица, – заметила Лилиан. – Вот если б на Тома надеть такую фуражку, его лицо тоже показалось бы строгим.
– Нет, это не фуражка. Он снялся перед тем, как отправился на войну в Европу.
– У Тома бывает такое выражение, хотя он на войну не отправлялся.
– Да, он иногда выглядит очень серьезным. Парень хорошего рода. Вернее, хороших родов.
И, похвалившись своим родом и воздав должное Райсам, тетушки Пайге проследовали в столовую. Теперь они не сидели во главе стола – эти места занимали Лаура и Бэд.
За столом красного дерева, вывезенным ее предками из Ирландии, тысячи раз за эти годы бережно навощенном и отполированном, Лаура всегда как-то особенно ощущала преемственность, особенно ясно вспоминала своих родителей, сидящих на стульях, обитых Дамаском, и ведущих чинную застольную беседу. За этим столом отец и мать Лауры праздновали свою помолвку, и молодая женщина явилась в дом жениха после долгих тревожных размышлений о подходящем к случаю наряде – не слишком длинном, не слишком коротком, не слишком глубоком вырезе платья. Викторианские вкусы были строги.
– Я говорю Сесилии, – обратился к Лауре Клем, – что ваши мальчики очень хорошо воспитаны. У них хорошие манеры. Сегодня не всякий юноша умеет подать даме стул.
– Это благодаря Бэду, – улыбнулась Лаура. – Он был очень строг с мальчиками насчет манер. Считал это важным, и правильно, конечно.
– Да, замечательно, что он за этим следил.
Бэд был польщен.
– Ну, Том стоил моих усилий. Я воздам ему должное: добавлю на дощечке «Пайге и Райс» – «и сын».
– А когда-нибудь, – добавила Лаура, – «и сыновья».
– Конечно, конечно, когда Тимми подрастет, – поспешно добавил Бэд. Он повернулся к тетушкам:
– О, я помню тот день, когда появилась дощечка «Пайге и Райс», золотые буквы на черном фоне. Я просто ликовал. Задыхался от счастья.
– Да, много, много перемен, – задумчиво признала Сесилия. – В этом веке жизнь несется вскачь. Теперь мы не так часто посещаем город, и каждый раз узнаем о чем-то новом. И ощущаем перемены.
– Я слышала по радио в машине, что у вас вчера были беспорядки, – сказала Лилиан.
– Да, – подтвердил Клем, – мы видели по телевизору. Просто позор. Какие-то бесноватые.
– Лаура случайно оказалась там, – сказал Бэд. – Ее чуть не убили. Такой ужас! Расскажи, Лаура.
Лауре очень не хотелось вспоминать, и она рассказала коротко:
– Да, было ужасно… Они вели себя словно дикари. – Потом, взглянув на Бэда, неожиданно для себя добавила: – И если придет к власти Джим Джонсон, так это только начало. Только начало.
– Ерунда! – громогласно возразил Бэд. – Как это можно называть Джима Джонсона дикарем? Правда, он иногда слишком эмоционален и немного резковат, но он дело говорит. Те вчерашние подонки не имеют к нему никакого отношения.
Лаура твердо повторила:
– А мне говорили другое. Говорили, что за его спиной стоит клан.
– Что за чушь! Джонсон не больше связан с кланом, чем ты сама.
– Мы во Флориде, – поддержал его Клем, – тоже слушали его, и почти всем он нравится. А что думает молодежь?
Том как будто только и ждал своей очереди вступить в разговор.
– Мы, я и мои друзья – за Джонсона, конечно. – Бэд одобрительно улыбнулся. – Его очень уважают. Маккензи только болтает, а Джонсон займется и расовыми квотами, и слишком высокими налогами…
