Неонилла Самухина - Когда любить нельзя…
Дождавшись, когда он переобуется, она несколько смущенно предложила ему:
– Ну что, может быть, я сначала покажу вам мою квартиру?
– С удовольствием посмотрю, – согласился отец Кирилл, снова окидывая взглядом холл. – У вас тут очень необычно и красиво, словно в девятнадцатый век попал.
– Я выросла в старинной обстановке бабушкиной квартиры, и моя мечта была иметь свой собственный дом в том же стиле. Папа купил мне эту квартиру шесть лет назад, когда я поступила в университет. Постепенно я здесь все сделала так, как мне мечталось.
Распахнув дверь в одну из комнат, Мария включила свет, и отец Кирилл восхищенно замер: восьмирожковая хрустальная люстра осветила роскошную гостиную.
Переливаясь всевозможными цветами и оттенками, искрились грани хрусталя в горке, где среди фарфоровой посуды и статуэток возвышались затейливые бокалы. В правом углу стоял небольшой салонный рояль, оформленный «под орех». Из другого угла размеренно тикали большие напольные часы с маятником явно старой работы. Посреди гостиной разместился круглый стол, окруженный шестью стульями с резными спинками. На стенах висели три старинные картины в богатых рамах. Все это великолепие подчеркивалось толстым ковром кофейного цвета, почти полностью покрывающим светлый паркет, и тяжелыми кремово-золотистыми бархатными портьерами, нижнюю часть которых скрывала спинка мягкого дивана с валиками по бокам, стоявшего у окна.
– Какая красота! Как в музее… И вы тут живете? – поразился отец Кирилл.
– Раньше в так называемых музеях тоже люди жили, – рассмеялась Мария. – Хотя не скрою, стоило это все недешево.
– Надо думать! – согласился отец Кирилл.
Подойдя к роялю, он, едва касаясь, провел тыльной стороной ладони по его полированной поверхности и спросил:
– Вы играете?
Мария, в это время вытаскивающая из нижнего ящика горки белую накрахмаленную скатерть, ответила:
– А как же! Я получила весьма разностороннее образование: помимо университета за спиной еще музыкальная и художественная школы. Мы с папой никак не могли определить, к чему меня больше тянет – к музыке или к рисованию, и, в конце концов, решили не рисковать и заняться и тем, и тем. Вот эта картина – моя копия работы одного итальянского художника… Я сделала ее лет семь назад.
– Да ну?! – поразился отец Кирилл, подходя поближе и изумленно рассматривая холст, практически неотличимый для неискушенного взгляда от старых полотен. На нем даже были видны кракелюры, как будто нанесенные самим временем. – Да вы талантливы! И что же, вы продолжаете писать?
Расстилая скатерть на столе и разглаживая рукой складки на линиях сгиба, Мария отрицательно покачала головой:
– Сейчас практически нет. Выяснилось, что у меня есть еще и третья страсть – языки. Последние годы я занималась, в основном, ими, они потребовали меня всю, без остатка. Кстати, можете меня поздравить, я поступила в аспирантуру. Через две недели уезжаю в Мюнхен на три месяца в деловую командировку, заодно на месте смогу начать собирать материал для диссертации, который отсюда не найти даже через интернет. Знаете, что такое интернет?
– Наслышан от своего друга… У него как раз рекламное интернет-агентство. А насчет аспирантуры – поздравляю! Однако, как вы это будете совмещать с работой? Насколько я понял из ваших писем, вы открыли свою фирму?
– Да, папа помог. Мы открыли агентство бизнес-перевода.
– И чем конкретно вы занимаетесь?
– Опираясь на папины связи, я обеспечиваю фирмы переводчиками для переговоров здесь. А иногда выезжаю с клиентами за рубеж на международные встречи. Папины друзья-бизнесмены любят брать «туда» своих, проверенных, переводчиков. А поскольку многие из наших клиентов знают меня не один год, то это вносит в наши деловые отношения уверенность и доверие даже в щекотливых ситуациях.
Отец Кирилл почему-то нахмурился и заметил, окидывая Марию серьезным взглядом:
– Иногда знание щекотливых ситуаций может быть небезопасным…
– Ой, ну что вы! – с улыбкой возразила Мария. – Они ничем таким особенно тайным и рискованным не занимаются, хотя, конечно, свои секреты есть в каждом деле… И мы, конечно, гарантируем сохранность этих секретов… Ну что, пойдемте дальше?
– Пойдемте.
Вернувшись в холл, Мария открыла еще одну дверь, выходящую из него.
– Здесь находятся мой кабинет, а за ним спальня.
Бросив мельком взгляд в дверной проем спальни, и заметив небольшую кровать, застеленную цветным покрывалом, отец Кирилл быстро отвел глаза и сосредоточился на кабинете.
Здесь тоже царил мир книг. Все три стены кабинета занимали книжные шкафы. Корешки книг с русской классикой сменялись корешками с иностранными названиями.
Отец Кирилл с удивлением заметил среди английских и немецких названий греческие и латинские. Здесь были даже издания на санскрите. Современные книги перемежались на полках со старинными фолиантами в хорошо сохранившихся кожаных переплетах, на которых тускло светилась потемневшая от времени позолота тиснения.
Во всю ширину окна протянулся старинный письменный стол, на котором несколько сюрреалистически смотрелись суперсовременный монитор – совершенно плоский, на высокой ножке – и изогнутая компьютерная клавиатура. Таких отец Кирилл не видел даже в продвинутой фирме у Бориса, друга детства, хотя тот внимательно следил за новинками электроники и постоянно обновлял свой технический арсенал.
Поскольку стол был большим, просто «мечта поэта», на нем оставалось еще достаточно много места для бумаги и других необходимых письменных принадлежностей… И чего тут только не было! Разглядывая все эти предметы: пресс-папье, чернильный набор с арапчонком, обнимающим пузатую чернильцу, перламутровый ножичек для разрезания бумаги, рядок медных, украшенных чеканкой и эмалью, стаканчиков с карандашами, кистями и ручками, отец Кирилл подумал, насколько же стол женщины отличается от стола мужчины… Мужчины обычно обходятся минимумом вещей, без всяких там украшательств. Но, однако, эти старые вещицы создают особый настрой… Ему почему-то вспомнилось, как на заре советской власти был объявлен бой мещанству и вещам, его символизирующим. Однако какое мещанство могло быть при советской власти, когда все было сведено до минимального стандарта, все было подогнано под один аскетический образец! Мещанство ведь, на самом деле, могло существовать только в обществе, где царствует обилие вещей, где есть не просто «Ваза для цветов ГОСТ № 179-32/БИС», а где предлагаются отдельно вазочки для одного цветка, вазочки для двух, трех цветков, вазы для больших букетов, вазоны для высоких цветов, например, для роз с длинными стеблями или гладиолусов, и, наоборот, вазончики для цветов «короткоствольных». А если еще и вспомнить бальные бутоньерки, которые прикалывались к платью… Какое изощренное внимание к мелочам просматривалось за созданием подобных вещиц! Теперь-то бутоньерку можно увидеть разве что только в музее или в кино… Нет, определенно, мещанство возможно только там, где есть многообразие, и где есть возможность наслаждаться этим многообразием… Конечно, нелепо быть рабом вещей, но все-таки нужно признать, что есть в них какое-то свое очарование, способное вносить в повседневную жизнь определенный колорит и даже собственный стиль. Вот и квартира Марии, предметы, наполняющие ее, все это тоже придавало облику девушки особые, нетелесные черты, ведь человек никогда не воспринимается сам по себе, но всегда вместе с той обстановкой, в которой его воспринимают. И как Мария органично вписывалась в свой дом, так и он, в свою очередь, был как бы продолжением ее душевного строя, ее мира. Отец Кирилл чувствовал, что ему интересно и очень уютно в этом мире. Дом Марии был таким же удивительным, чистым и привлекательным, как и она сама…
