Джейн Кренц - Только сумасшедшие женятся
Ксавьер должен был признать, что его леди восхитительно смотрелась в своем изумительном платье и с тонкой золотой сеточкой на волосах. Небольшой металлический ободок, что держался на ее голове наподобие изящной короны, придавал ей царственный вид. Это только доказывает, что истинный класс проявляется во всем, независимо от того, во что одета эта женщина, говорил себе с гордостью Ксавьер. Летти будет хорошо выглядеть в чем угодно.
Сегодня вечером в ней было пленительное загадочное очарование, что заставляло его хотеть притянуть ее поближе и защитить от распутного взгляда Пибоди. Ксавьер пил вино и праздно удивлялся, как много средневековых дам пришли на пир, надев очки.
— Что-то не так? — требовательно спросила Летти, понизив голос. Она стрельнула в него косым взглядом, когда он сузил глаза поверх бокала с вином.
— Вы не одобряете бургундское, сэр Ксавьер?
— Это не подлинное бургундское. Это дешевое красное калифорнийское.
— Ну, надо же, какое для тебя разочарование. Но, кажется, ты держишься мужественно под гнетом необходимости пить дешевое вино.
— Да уж.
Ксавьер бросил взгляд на странное убранство ее волос.
— Чему это ты улыбаешься? — спросила раздраженно Летти, расправляясь с овощами.
— Я вот думаю, что ты сделала со своими волосами. Выглядят, будто ты надела муфту для ушей.
Ксавьер продолжил изучение густых каштановых колец, которые проглядывали внутри золотой сетки.
— Да если хочешь знать, этот стиль был наивысшим писком моды в позднем средневековье.
— Правда? А что было низшим?
— Гульфик, — проинформировала она его со злорадным удовольствием. — Он вошел в моду в конце средневекового периода и по-настоящему расцвел, можно сказать, в эпоху ренессанса. Скажи спасибо, что твой костюм из четырнадцатого столетия. Если бы он был из пятнадцатого, возможно, тебя обязали бы надеть один из таких, а я тебя не могу представить в гульфике.
Ксавьер размышлял, не дразнит ли она его. Если да, то это хороший знак.
— Ты думаешь, что я должным образом не смогу заполнить его? — спросил он вежливо.
— Никто фактически не заполнял гульфик, — сладко произнесла Летти. — По крайней мере, не с помощью естественного дара. Мужчины набивали их ватой или чем-нибудь подобным.
Ксавьер усмехнулся.
— Догадываюсь, что это похоже на подкладывание каких-нибудь тряпок в ваши лифчики.
Он был вознагражден спешно подавленной усмешкой со стороны Летти.
— Не возражаешь, если я попрошу передать эти бобы? — продолжил он. — Похоже, я должен есть их ложкой. Ты заметила, что на столах нет ни одной вилки?
— Вилки не были распространенны в средние века, — пояснила Летти. — Люди пользовались ложками, ножами и собственными пальцами. По крайней мере, у нас настоящие тарелки. В старые времена использовали подносы, сделанные из больших кусков черствого хлеба, на которых раскладывали пищу. И упавшую пищу поднимали с пола, если случалось обронить. Под столами, разумеется, бегало множество собак.
— Местный департамент здравоохранения, вероятно, подрезал им крылья, когда Кутилы обратились за разрешением бросать пищу и завести собак в публичном ресторане. Нам следует быть признательными. Я сомневаюсь, является ли подлинной большая часть здешней еды.
— Ну, здесь нет никакой нашпигованной головы вепря или жареного павлина, но в остальном большая часть выглядела бы уместной на средневековом обеде. Основное отличие между тем, что мы едим сейчас, и тем, что ели тогда — это наличие консервирования и бытовой техники для приготовления.
— Я предполагаю, они были слегка ограничены в выборе холодильников и морозильников.
— Верно. Но они преуспели в стряпне по части густых насыщенных соусов и подливок, чтобы покрывать оставшуюся от предыдущей трапезы пищу и освежать ее. И у них были все сорта экзотических специй, некоторые даже с Дальнего Востока. Они повседневно готовили с имбирем, гвоздикой и корицей. Некоторые из рецептов невероятно сложны. — Летти сделала паузу и радостно улыбнулась. — О, взгляните. Сейчас будут развлечения.
Ксавьер посмотрел вверх и увидел компанию жонглеров, одетых в зеленые и оранжевые костюмы с причудливыми остроконечными шапками. Они встали в середине между столами. Толпа взревела при их появлении, когда артисты стали бросать вверх шарики, окрашенные в неяркие тона.
— Ксавьер, ты действительно собираешься остаться здесь на все четыре дня? — спросила напрямик Летти, следя глазами за жонглерами.
Он созерцал ее профиль, стараясь догадаться, о чем она думает.
— Если это займет столько времени.
Она повернула голову, глаза ее вспыхнули за линзами небольших очков.
— Если это займет столько времени для чего? Чего ты хочешь добиться? Я не собираюсь менять свое решение, знаешь ли.
Он вздохнул и откинулся на стуле, засунув большие пальцы за низко висящий пояс.
— Летти, два дня назад ты еще была влюблена в меня, — осторожно напомнил он. — Не думаю, что что-то изменилось. Ты только чувствуешь небольшое беспокойство. Ты это преодолеешь.
— Это не случай предсвадебной лихорадки, Ксавьер Августин. Я разгневана и обижена, и не изменю своего решения. Не тешь себя ложными надеждами.
Он тоскливо улыбнулся.
— Все, что мне осталось — это маленькая надежда, дорогая. Ты хочешь и это отобрать наравне со всем прочим?
Она моргнула, а затем хмуро свела брови.
— Не смей вызывать во мне жалость. Не поверю ни на минуту, что ты действительно испытываешь глубокую привязанность ко мне. Найди себе другую подходящую жену. Я выбываю из гонки.
— Еще нет, — протянул он, испытывая желание рассмеяться над ее решением удариться в насыщенную событиями жизнь. — Ты еще ничего не сделала, чтобы тебя дисквалифицировали.
— Сделаю.
— Сомневаюсь. Ты слишком, черт возьми, умна, чтобы действительно сделать какую-нибудь глупость, чтобы только допечь меня.
Она стукнула ножом по столу.
— Ты невыносим.
— Всего лишь отчаялся. Я тебя очень хочу, Летти.
Он наблюдал, как румянец выступил у нее на щеках, и она торопливо огляделась вокруг. Летти явно боялась, что кто-нибудь со стороны мог их подслушать. Ксавьер мог бы словесно успокоить ее. Все либо смеялись над жонглирующими шутами, либо громко разговаривали с соседями. При всем своем желании и намерениях Ксавьер и Летти могли бы пребывать в одиночестве в битком набитой комнате.
— Прекрати такое говорить, — невнятно пробормотала Летти, вонзив маленькие белые зубы в ломоть черного хлеба.
Ксавьер наклонился ниже и прошептал ей в ухо.
