Елена Лагутина - Звездочка
Хотя он прекрасно понимал, что его свобода иллюзорна и на самом деле ее нет, этой свободы. Есть только Таня и — прошлое, прошлое, от которого дурно пахнет смертью.
— Как бы Рита посмотрела на меня, расскажи я ей об этом самом прошлом? — задал он себе злой вопрос и ответил на него выразительным жестоким молчанием.
Солнце, еще утром приносившее ему радость и покой, теперь раздражало его — он достал темные очки, надел их. Теперь мир стал сумрачным.
Таким, какого он заслуживал.
— Наконец-то!
Миша сидел, ехидно улыбаясь.
— Трамвай… — пояснила Рита, отчаянно краснея. Она на ходу стянула куртку, схватила наушники.
— Привет, — бросила ей Амира. — Хорошо, что ты пришла. Заказ хороший. Импортная реклама. Я уже боялась, что мне за двоих отдуваться придется… Какой-то срочняк. Витя ходит как лев в клетке. Вот зараза!
Амира говорила без передышки, и получилось, что это Витя и есть зараза. Рита удивленно подняла глаза на Витю, потом посмотрела на Амиру.
Та сосредоточенно разглядывала свою изящную ножку.
— Нет, ты посмотри, Ритка! Они еще врут, что эти их колготки прочнее семейных уз! Ха! Смотря какие узы. Если смотреть вот на эту дыру, так у них каждый месяц разводы!
Она вытянула ногу вперед, демонстрируя Рите маленькую затяжку.
— Кто же врет, как не мы? — усмехнулась Рита. — И ничего страшного нет… Так себе затяжечка. Почти не видно.
— Это тебе не видно, — хмуро проворчала Амира. — Ты у нас вообще неандерталка. В облаках витаешь… Бесконечно далеки вы от жизни, любезная!
Рита представила себя в виде неандертальца, парящего в облаках с дубиной в руке и в звериной шкуре, и фыркнула.
— Еще и смеется над чужим несчастьем!
— Барышни! — постучал пальцем по столу режиссер Костя. — Кончайте так грохотать! По системе Станиславского готовьтесь… Помните хотя бы, что это такое?
— Вот кретин, — прошептала Амира, скорчив при этом глупую мордашку. — Если всю эту дребедень, да еще и по системе бедного Станислав… Ой! Ты посмотри, как расползается-то! Прямо не дыра, а Черное море!
Теперь она наблюдала за колготками с живым интересом.
— В жизни такого не видала… Завтра же куплю себе простые, местные, за двадцать пять рэ! Нет, надо было вот за эту дрянь выложить стольник! Убью на фиг всех рекламщиков! Прямо с Витьки начну. Стоит, не ожидает ничего. Как ты думаешь, Ритка, ему понравится, если я его задушу этими колготками?
Рита уже не могла сдерживать смех.
Виктор стоял, глядя в их сторону с искренним недоумением. А Амира продолжала корчить зверские рожи.
— Ба-рыш-ни! Готовы? Текст!
— О нет! — закричала Амира. — Ты посмотри, Ритка! После вот этой дыры я должна как раз об этих чертовых колготках и говорить! Не берите, бедные согражданки! Лучше на стольник купите себе пива и воблы!
— Барышни, готовы?
На экране появились две красотки. Одна блондинка, другая брюнетка. Блондинка стояла в черном белье, тревожно разглядывая свои длинные ноги. Она что-то проворковала, печально и безнадежно, из чего Рита заключила, что у бедняжки в жизни случилась большая беда. Вторая нежно наклонилась к ноге блондинки, ласково провела ладонью.
— Фу, какой хамский, неприкрытый лесбос! — сердито прошептала Амира. — Прямо с души воротит!
Рита тихо рассмеялась.
На экране между тем происходило следующее — видимо, блондинке кто-то еще и угрожал, потому что она с опаской посмотрела за спину.
— Там у них что, маньяк? — спросила тихонько Рита.
— Нет, боится, что их застукают, — продолжила комментарий Амира. — Видела швейцарскую рекламу голубой краски для волос?
— Нет…
— Там чувак такой кондовый… Выкрасил свой «ирокез» в голубой цвет… И во весь экран его ухмыляющаяся рожа и голос: «Я уже стал голубым. А вы?»
Рита недоверчиво рассмеялась.
— Правда! — серьезно сказала Амира. — Вот тебе мой мусульманский крест, все именно так и было! Борька ролики привез — специально с телика записывал! Это еще цветочки, Рит! Там такое…
Миша принес текст.
— Значит, ты, Амира, говоришь за блондинку…
— Ага, — кивнула Амира. — Как жертва сексуальной атаки, так сразу отчего-то Амира! У меня что, голос придушенный?
— Нет, просто Рита может говорить сексуальным голосом, — сказал Миша.
Потом до него дошел смысл Амириных слов. Он остановился и вытаращился на Амиру.
— При чем тут сексуальные нападения? — спросил он, тупо рассматривая девушек на экране.
— Вот, я всегда говорила, что у мужчин абстрактное мышление по нулям! — торжествующе закричала Амира. — Посмотри сам! Эта тетка с большой грудью, которую ты доверяешь Ритке озвучивать, глядит на невинную овечку, как удавица на крольчиху!
— Удав, — поправила ее Рита.
— Именно удавица! Прямо взглядом пожирает. Та, дуреха, как раз вроде Ритки, разгуливает голяком, думает: «Подумаешь, подруга же пришла, не друг!» А эта подруга вынашивает грязные мысли.
Миша кротко вздохнул.
— Девушки, это реклама колготок…
— Кстати, о колготках! — обрадовалась Амира. — Вот эти колготки! Те самые, можешь не смотреть так, как будто внезапно уселся на кактус! Хочешь, пакетик принесу?
— Не надо, Мирочка. Я тебе новые куплю. Если ты перестанешь маяться дурью и примешься за работу.
— Последнее время я не вижу особенных различий между этими двумя понятиями, — вздохнула Амира с притворной скорбью. — Но я смиренно тебя послушаюсь. За колготки, Миш, я и сама готова в такой порнухе сняться. Только не эти, а другой фирмы.
— Пять минут на текст, — бросил Миша, пытаясь скрыть раздражение.
— Пять? — не могла уняться Амира. — Да брось ты, Мишаня! На твои нетленные строки и двух бы хватило!
Миша ничего не сказал. Окинув Амирину фигуру взглядом, полным кроткой печали, он вышел.
— Нарвешься, Амирка! — прошептала Рита.
— Ты вчера нарывалась, я сегодня… Слушай, Ритка, а может, мы их пошлем куда подальше и откроем собственное дело? Чем, в конце концов, эти дегенераты умнее нас?
Рита ничего не ответила, пытаясь вникнуть в тупое нагромождение бессвязных фраз Мишиного сценария.
Амира, поняв, что Рита ушла в свои мысли, тоже принялась читать, иногда комментируя написанное себе под нос.
— Готовы?
Рита кивнула.
Она подняла глаза и встретилась взглядом с Виктором.
Он стоял, глядя на нее, серьезный и, как показалось Рите, немного печальный.
Рита попыталась улыбнуться ему.
Он грустно развел руками, точно признавался в беспомощности ее попытки развеять его душевную смуту.
