Татьяна Веденская - Мужчины как дети
– Какой кошмар, – Ника закрыла рот рукой.
Да, неизвестно, что еще лучше – потерять мужа или получить прикованный к больничной койке овощ. «Первое, пожалуй, все-таки лучше», – мелькнуло у Ники в головке. Эта мысль смутила ее, заставила покраснеть и отойти от Лиды под предлогом того, что ей надо присесть. Забавно, но мертвый Степанов был для Ники гораздо лучшим мужем, чем живой. Вдруг в одночасье из запертой в четырех стенах давно надоевшей жены, от которой отмахиваются кулаками или кредиткой (как пойдет, раз на раз не приходится), она превратилась во вдову известного бизнесмена, Веронику Степанову, молодую, богатую и успешную. Единственным минусом ее сегодняшнего положения была непривычная тишина, поселившаяся теперь в ее особняке во «Французских озерах». Она никогда не жила одна, попав в степановские грубые и властные руки еще в весьма юном возрасте. Ника привыкла, что ею всегда кто-то управляет, кто-то решает за нее, что ей делать, сколько денег тратить, куда ездить в отпуск и в какой цвет красить волосы. Да-да, Степанов любил порядок во всем. Он подписывался на жену-блондинку, так уж принято. А значит, если бы Нике вздумалось перекраситься в рыжий или, скажем, в черный цвет, ей бы пришлось предварительно согласовать это с супругом, получить категорический отказ и отправляться за гидроперитом. Или из чего там сейчас делают эти краски с мягкостью шелка. От них волосы все равно портятся, а Ника уже успела забыть, каким был ее природный цвет.
– Покрашусь в вороново крыло, – пробормотала она, выходя с кладбища на улицу, где ее ждал длинный черный лимузин. Надо было ехать на поминки.
– Что? Ты что-то сказала? – переспросил Нику Лемешев, который оказался в этой процессии рядом с ней. Лемешев был чем-то вроде «подай-принеси» у Свитского, в принципе, как и Степанов. Но подай-принеси у них были другого уровня. Подай, Степанов, пятьдесят один процент компании «Металлпромотечество» и принеси, Лемешев, голову врага моего. Что-то в этом духе.
– А? Нет, ничего, – помотала головой Ника и постаралась взять себя в руки. Она вдруг почувствовала такое дикое желание жить дальше, попробовать на вкус и на цвет, каково это – быть молодой, одинокой, богатой, свободной. Каково принимать решения самой. Ей не терпелось добраться до дома и посидеть с журналом в руках – выбрать какую-нибудь красивую точку на глобусе, чтобы поехать туда немедленно. Надо же как-то пережить это «невыносимое» горе. Три дня – а Ника уже вполне научилась ходить самостоятельно, на своих, так сказать, ногах.
– Я не смогу остаться на все поминки, ты извини, – продолжил Лемешев. – Но нам с тобой надо бы вообще встретиться, поговорить.
– О чем? – испугалась Ника.
– Нам есть о чем говорить, – заверил ее Лемешев, и это ей совершенно не понравилось.
– Я не понимаю, о чем ты? – испугалась она.
– Нет, наверное, лучше все-таки не сейчас, – смутился он. – Все-таки такой момент. Ты, должно быть, ужасно измотана…
– Ничего, я не так уж измотана. И потом, я теперь все равно буду беспокоиться, волноваться. Так, может, сейчас поговорим? – предложила она.
– Я не уверен, – смутился Лемешев, – но… в принципе. Ладно, только как же организовать. Давай-ка ты поедешь со мной. Лимузин пусть едет сам, прямо до ресторана. И цветы пусть по дороге заберет.
– Хорошо, – кивнула Ника, мрачнея с каждой минутой. Лемешев пошел к Маркаряну, отдал какие-то распоряжения, они обменялись парой фраз, причем лица у них в этот момент полностью утратили траурность и приобрели свои традиционные хищные черты. Затем Лемешев махнул рукой, и Ника подошла к его «Порше». В машине играл шансон, пахло каким-то вкусным мужским дезодорантом и сидел водитель, как каменное изваяние: толстая шея, короткий ежик на голове, а какое у него лицо – никому не ведомо, потому что он ни к кому никогда не поворачивается. Лемешев впрыгнул к Нике на заднее сиденье и с улыбочкой похлопал ее по колену.
– Понимаешь, моя дорогая, когда умирает такой человек, как твой муж, возникает много вопросов.
– Не понимаю. Каких вопросов? – нахмурилась Ника. – Он же разбился.
– Что? – недоуменно посмотрел на нее Лемешев. – А, нет, я не об этом. Он разбился, мне искренне его жаль. И Пашку тоже, и я очень надеюсь, что он поправится, но не в этом дело. Дело в делах. У нас с твоим мужем были определенные дела, которые оборвались в самый неподходящий момент.
– Я ничего про его дела не знаю, – сразу отмахнулась Ника.
– О, я понимаю. Вот я теперь и пытаюсь все тебе разъяснить. Ты же ведь теперь, наверное, не знаешь, что делать дальше. Как жить.
– Ну, разберусь как-нибудь.
– Понятно, – кивнул он. – А на что?
– На деньги, – растерянно проговорила она.
– На какие? – удивился он.
– Я… я не знаю, о чем ты. У Степанова же были деньги, – чуть взвизгнула она. Голос подвел, сорвался от волнения.
– Конечно-конечно. Только не его, а нашей общей компании. У него был, конечно, дом, машина там, все прочее, но деньги – деньги были не его. Я надеюсь, ты это понимаешь. Понимаешь?
– Не очень, – побледнела Ника.
– Хорошо бы, чтобы ты все-таки попыталась понять. Это очень важно, – сделал акцент Лемешев. – От этого многое зависит. Ты же не думала, что сможешь просто взять и забрать из дела какие-то там деньги Степанова.
– Но…
– Послушай меня, деточка, – перешел на другую интонацию Лемешев. Глаза его вдруг стали злыми, колючими и даже опасными. – Приди в себя. Ты что, думала, что унаследуешь чемоданы бабла и будешь жить на Майорке, в ус не дуя?
– Я пока вообще еще ни о чем не думала, – соврала Ника, злясь и пугаясь одновременно. Безусловно, Лемешев был прав, и именно что-то в этом роде и планировала Ника для себя теперь. Смерть Степанова, при всей ее трагичности, полностью совпадала с планами Ники на жизнь. С изначальными планами, когда они еще только рождались в ее молодой деревенской головке. При первой окраске волос в пепельный цвет она мечтала выйти замуж за миллионера, который бы умер и оставил ее лежать на бортике собственного бассейна, молодую и красивую, лишенную забот и проблем. Неужели это так много?
– Ну, нет, только не надо этого. Все ты думала. И я тебе объясню, как все будет на самом деле. Конечно, мы тебя не бросим, будем помогать. Ты знаешь, мы всегда чтим память погибших товарищей, хотя если бы Степанов поменьше пил, мне бы не пришлось сейчас все это разгребать. Ладно, прости.
– Ничего. Тем более что это так и есть.
– Ты не будешь ни в чем нуждаться. И в этом смысле, я уверяю тебя, жизнь твоя или, как сейчас любят говорить, ее качество улучшится. Тебе будут платить что-то вроде… ну, пенсии.
– В смысле? – сощурилась Ника. «Порше», управляемый твердой рукой водителя с наколкой на фалангах пальцев, потихоньку добирался до Троице-Лыкова. Близилось три часа, страшно хотелось есть. И пить. И выпить. Ника уже жалела, что села в «Порше» и не перенесла этот разговор на потом. С другой стороны, чего было тянуть. Перед смертью не надышишься. Значит, они собираются все у нее отобрать. Как несправедлива жизнь! Где права человека? Впрочем, можно ли жаловаться на права, получая наследство от криминального мужа? Вопрос!
