Первый/последний (СИ) - Ру Тори

— Ну и сучки... Покажи им, — шепчет она и заглядывает мне в глаза. Из-за морозно-синего дна проступает второе — сияющее черным огнем. По хребту пробегает озноб, коленки слабеют, я шумно глотаю слюну.

Тогда, под холодным ливнем, я поклялся себе, что танцую в последний раз. Единственный человек, который мной искренне восхищался, болел за меня и переживал, ушел навсегда, и я попрощался с мечтой о свободе. Даже если попробую, все равно ни черта не выйдет. Прошлое похоронено, а будущего у меня нет.

Я вяло протестую:

— Видишь ли, моя девочка, я отошел от дел. Я на пенсии. Доживаю последние деньки, и хотел бы провести их спокойно.

— Слабо, да? — насмешливо прищуривается Эрика и надувает губы. — Так я и думала.

— Отчего же?.. Не слабо!

Нашариваю в кармане рюкзака верную шапочку, натягиваю ее на башку, выхожу на загаженный бычками асфальтовый пятачок и, вдохнув, на счет три выполняю связку из нескольких элементов: jackhammer, гелик, свеча, freeze... Я рывком переношу вес на ноги, обретаю вертикальное положение и прислоняю к груди «сердечко» из пальцев. Изображаю биение, в пояс раскланиваюсь Эрике и девчонкам, сдергиваю шапку и плюхаюсь на скамейку. Толстовка убита, ладони разодраны в швах, зато уязвленные балерины со скорбными минами отваливают от окна.

Эрика шмыгает носом, прячет глаза и, неловко разорвав пачку влажных салфеток, берет меня за руку и стирает с нее пыль, песок и кровь. Мне не больно — прикосновения тонких теплых пальцев работают как анестезия. Но за пазухой разливается кипяток, и я вынужден часто вдыхать и выдыхать ртом.

— Я придумала кое-что. И мне понадобится твоя компания. Можешь пообещать, что не отвернешься от меня? — всхлипывает она и отважно улыбается сквозь потоки слез. Настроение скатывается в гребаную яму — она ни много ни мало замахивается на мою душу. Все что угодно, но только не это... Но я как под гипнозом шепчу:

— Окей.

***

Глава 19. Эрика

Зеленые кроны, голубое небо над кирпичными стенами и безмятежные серые глаза Влада возвращают почти утраченную уверенность в себе: упыря Кости здесь нет, мне ничто не угрожает, я свободна.

Влад отдает мне рюкзак, прячет израненные руки в карманы толстовки, но прощаться отчего-то не торопится. Из подъезда выходит хмурая бабушка и подозрительно на него косится, он отвешивает ей свой коронный поклон, а меня разбирает счастливый смех. Все это слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

— Когда приступим к исполнению желаний? — Влад демонстрирует до мурашек красивую улыбку, и душный скептик, живущий внутри меня, глухо бубнит:

— И все же: что за игра? Что тебе от этого, в чем профит?

— Пытаюсь почистить карму, — вздыхает он. Звучит как шутка, но мне больше не смешно: Влад мог бы просто сказать, что я ему нравлюсь, однако не сделал этого.

Значит, причина не в симпатии. Наверное, это сильно все упрощает.

— Тогда... до понедельника! Встретимся в универе! — вешаю рюкзак на плечо и достаю связку ключей, Влад понимающе кивает, коротко машет и скрывается за углом.

Мгновенно возникает желание треснуть себя по упрямому лбу: я взяла два дня передышки, но теперь, утратив с Владом зрительный контакт, прихожу в неописуемый ужас.

Эйфория, легкое головокружение, жар в животе и напрочь отключенные мозги — вот что творилось со мной в его присутствии. Растерянность, одиночество, холод и ощущение потери накрыли мутной волной, как только он ушел.

Этот парень — как солнце. Освещает, направляет, согревает, но способен больно обжечь.

Перепрыгивая через ступени, влетаю на свой этаж, закрываюсь на два поворота замка, избавляюсь от балеток и дурацкого шарфа и шаркаю в комнату. Орхидея в знак приветствия качает головой, и я с ногами забираюсь на стул у окна.

— Все же он пошутил. Неудачно. Он же первым проявил инициативу, да так рьяно, что бедный Макар поплатился нормальным пищеварением... — я вожу пальцем по хрупким листьям и воздушным корням своей безмолвной подружки и делюсь с ней подробностями сумасшедшего дня. — Кстати, слухи про влиятельную мать Влада оказались просто слухами. Хотя, если судить по дорогой одежде и наплевательскому отношению к ней, деньги у него точно водятся...

Я опять задумываюсь о прошлом.

Костя вовсе не бедный — его мама возглавляет отдел в том же банке, где работает и моя мать. Но он рачительно берег каждую копейку — перед походом в кафе я предусмотрительно засовывала в его карман деньги, чтобы он имел возможность за меня заплатить и показать официантам, кто здесь настоящий мужик.

Он всегда делал вид, что разруливает мои проблемы, но решал их за мой счет.

В его версии событий именно он ограждал меня от школьных придурков, но все было не так: в первом классе буллили Костю. Его дразнили из-за лишнего веса, занудности и очков, а я, худенькое существо с огромными бантами, отважно за него заступалась. Мною двигало сострадание. Всегда. Я подстраивалась под его настроение, планы и запросы, чтобы ненароком не обидеть — мир и так был к нему жесток, и я сглаживала углы. Прозрение обеспечил кипяток. Он же вселил в меня липкий, парализующий волю страх.

Костя не ест грибы.

Костя не умеет танцевать.

Костя никогда не исполнял моих просьб и не способен на красивые поступки.

Он вчистую проигрывает Владу — его легкой ненавязчивой заботе, потрясному чувству юмора, доброте и... шикарной внешности.

...Блеклая серая масса. Когда-нибудь я обязательно заткну твой голос в своей голове!

***

Мой покой надежно стерегут металлическая дверь и хитрые замки, за окнами сгущается тихая синяя ночь, над домами загораются желтые звезды.

Я глотаю ромашковый чай, расчесываю влажные волосы, расправляю на лице прохладную тканевую маску и думаю о Владе. Милые черты, детская улыбка и тоска в глазах, граничащая с отчаянием... Кажется, он и сам не понимает, какой дьявольской притягательностью обладает.

Что с ним не так? Почему он убежден, что не может дать искренности?

Мне уже до боли стыдно за бурную реакцию в курилке — Влад уделал надменных балерин, пялившихся на меня, как на мусор, только потому, что я его попросила. Я ни от кого еще не получала такой безусловной поддержки и поплыла...

Я слишком быстро, глубоко и опрометчиво нырнула в него, не имея запасного плана. Жизненно необходимо отмотать назад, и я уговариваю себя:

— Что с того, если я включусь в игру? Я же не предложу ему жениться. Он просто пошатается со мной по магазинам и поможет подобрать новый образ — в этом он точно профи. Я не буду вечно его эксплуатировать. Но если он сдержит слово и подпишется под моей затеей, я точно буду довольна как слон.

***

Я сплю с открытой форточкой, сбросив на пол одеяло, но вижу слишком яркие, горячие и выматывающие сны. Задыхаюсь от желания, в панике вскакиваю и с облегчением обнаруживаю, что в комнате темно, и пижамная футболка по-прежнему на мне: Влад ее не снимал, не лез с поцелуями, не распускал руки. Кроме меня здесь никого нет.

Проснувшись в серой реальности, некоторое время сконфуженно пялюсь в потолок, вздыхаю, краснею и признаю, что соскучилась как сумасшедшая. Вот только не имею на это никакого права.

Субботу мы с орхидеей посвящаем уборке. Под песни из любимого плейлиста ликвидирую пыль в углах и на полках, драю полы, исследую шкафы. Я впервые примеряю на себя ощущение дома, и оно очень нравится мне — здесь все по-моему: безопасно, уютно, удобно.

На улице накрапывает дождь, но настроение он не портит — паранойя отступила, я каждую секунду думаю о Владе, но в разгар битвы за чистоту звонит Макар.

— Привет, Москва! Сегодня ночью заезд, я тоже участвую. На «Субару». Поддам такого газу, что всех соперников снесет. Хочешь за меня поболеть? — он старается казаться брутальным, но его слова вызывают у меня неожиданные ассоциации и гомерический хохот.

— Ты чего, Москва? Этот упоротый Болховский рядом, да? — недоумевает Макар, и я нарочито громко закашливаюсь: