Солнце в Овне (СИ) - Франц Хельга

Меня бросает в жар от его слов и взгляда. Я заливаюсь краской. Мне чудится в его словах подтекст. Что-то пошлое… запретное… греховное.

Он медленно наклоняется ко мне и проводит своим влажным языком по моим губам. Я приоткрываю губы. Шумно дышу. Наши рты опять в миллиметре друг от друга. Одно дыхание на двоих. Хочу, чтобы Артём поцеловал. Он смотрит в мои глаза, но не делает никаких попыток соединиться. Ждёт, что я проявлю инициативу?

И только я решаюсь сделать это, как в палату вбегает медсестра с какими-то препаратами.

— Ой, простите. Нам нужно обработать ваши раны. А потом вам назначена капельница с успокоительным. Врач рекомендовал побольше спать первые сутки. — Тараторит девушка в своё оправдание.

Артём молча поднимается. Отходит в сторону, пропуская её. Но взгляда от меня не отводит. Мы жадно смотрим друг на друга, не замечая действий персонала больницы вокруг.

Меня приводят в порядок. Отвозят наложить гипс. Колют обезболивающее.

Всё это время Яровой не покидает меня ни на секунду.

Когда мне ставят капельницу и мои глаза начинают слипаться, я уже на грани сна слышу тихий голос Артёма.

— Отдыхай, моя малышка, я рядом.

И ещё чувствую прикосновение. Он гладит мои волосы. Всё, как тогда в первую ночь, когда мне снилась бабуля, а утром я проснулась с расплетённой косой. Но сейчас я точно знаю, что это мой муж.

Я каждой клеточкой ощущаю его присутствие. Мои нервные окончания резонируют от его прикосновений. Он так близко, что я чувствую тепло, исходящее от него. Оно меня укутывает, убаюкивает, успокаивает.

Рядом с ним я чувствую себя в безопасности.

Моя последняя мысль, прежде чем я проваливаюсь в сон: хочу, чтоб так всегда было.

Глава 30

Проснувшись на следующее утро, я не верю своим глазам. Моя палата заставлена букетами из разнообразных цветов. На тумбочке лежит шелковая пижама нежно голубого цвета: брючки и рубашка на пуговичках.

Моё настроение просто зашкаливает. Мне ещё никогда не дарили цветы в таком количестве, и не делали таких подарков. И хоть повод так себе, я просто кайфую.

Всё утро я свечусь, как лампочка. Артёма нет, но мне не грустно, потому что я перебираю карточки из букетов, что сложила мне на тумбочку медсестра, после того как помогла помыть голову.

Они все от Ярового. С пожеланиями скорейшего выздоровления, с короткими обращениями «Моей рыжей ведьмочке», «Моей солнечной девочке», «Самой непослушной жене на свете», «Для моей яркой Алёнки», «Моей золотовласой малышке». От слова «моей» в груди всё трепещет и дрожит.

Я облачаюсь в новую пижаму. Она мне очень идёт.

Это просто чума.

Его пчела ужалила? Я не узнаю этого мужчину.

Ближе к обеду ко мне в палату заезжает Беда на кресле-каталке.

— У-у-у… я думал, она тут рыдает одна-одинёшенька, а у неё улыбка до ушей. Смотри, щас щёки порвутся. Лимончик дать?

— Завидуй молча. — Смеюсь я в ответ от безобидных нападок Ильи.

— Ой, чему тут завидовать, а? Самое время в истерике биться. Мой брат… нет, ты понимаешь, о ком я говорю… сам Ярый всё утро стаскивал тебе в палату целый цветочный магазин. Я даже видос заснял. У него такая глупая рожа в тот момент была. Так и хотелось ему из-за угла тапком в лоб кинуть, чтоб шарики на место встали. А то выглядел, как дебил.

— Это так здорово, Илюх.

— Что он выглядел, как дебил? Он бы с тобой не согласился. Вот что ты с нормальным мужиком сделала? Я же говорю, рядом с тобой он сам на себя не похож.

Я млею от удовольствия. Мне приятно. Счастье искрится во мне, как шампанское. Хмелею.

Зажмуриваюсь, и позволяю чувству заботы укутать меня всю. Растворяюсь в нём. Греюсь.

Я люблю придумывать образы для той или иной эмоции. Представлять её в виде чего-то: невесомого одеяла, в которое можно укутаться, дымки, которая окружает меня и проникает в поры, дождя, который омывает и питает.

А если речь о негативе, то в виде страшного животного, которое можно прогнать, дряхлого предмета одежды, который можно снять и выбросить, старого здания, из которого можно уйти и сжечь.

Это позволяет мне не зацикливаться на мрачном, и настроиться на позитив. Мне нравится всё мысленно визуализировать.

Немножко нестандартный подход, но, в моём случае, очень действенный. Это спасает, когда ты не можешь избавиться от неприятного окружения. Например, как в интернате.

— Тут такое дело… Я рассказать пришёл… — Вдруг возвращает меня в реальность Илюха, неуверенно начав блеять.

О, нет! Когда он успел во что-то влипнуть? Не порти мне день, Беда!

— Короче, я своей девушке написал про похищение, что в больницу попал. Вот. Она сегодня приехать должна. Я зря это сделал, да?

Фух, спасибо звёзды, все живы.

— Ну что ты! Наоборот, молодец. Теперь ты в её глазах будешь героем. Если хочешь, могу подыграть тебе. Сказать, что ты меня спас от кровавой расправы. И если бы не ты, не сидеть бы мне здесь. — С притворно трагическим выражением лица предлагаю я ему варианты.

Короче, как всегда это бывает у нас с Бедой, дурачимся и кривляемся.

— Э-э-э… не думаю, что стоит так переигрывать.

— Уверен? Ты подумай. Для такого дела, я могу притвориться жертвой в бессознательном состоянии, а потом вдруг очнуться и простонать «Илья! О, мой спаситель!» — На самом деле, я просто хочу отвлечь Илюху, потому что вижу, как его колбасит. Он волнуется. — Соглашайся, будет круто.

— Давай я тебе лучше водички принесу. Могу даже окатить холодненькой прямо в лицо, чтоб привести в чувство. Ты тут, похоже, цветами надышалась, сестрёнка. Тёмыч, за неимением опыта, ошибся малость и где-то, видать, конопли тебе в букет подсунул. Давай, я их вывезу отсюда, от греха подальше.

— А ну не тронь мою прелесть!

Мы ещё некоторое время смеёмся и глумимся с Бедой. Я всячески подбадриваю его. В шутливой форме подбрасываю темы для обсуждения. Надеюсь, он поймёт. Хотя мужики намёков не понимают. Им даже если прямо сказать и плакат написать, они всё равно не догоняют.

Илья помогает мне немного. С одной рукой не очень удобно управляться. Моет фрукты, подаёт попить или телефон. Мы вместе обедаем в моей палате. Время летит незаметно.

Внимание братьев приятно. Мне так нравится чувствовать себя частью семьи. Я сама не осознавала, как соскучилась по чувству сплоченности, дружеской поддержке, ощущению родственного плеча рядом.

Как же этого не хватало.

Я — домашняя девочка. Волк-одиночка — это не мой образ. В эти условия меня поставила жизнь. А я просто старалась в них выжить. Как могла.

Но сейчас я согрета мужской заботой. И пусть она местами неуместная, для нас девочек непонятная, грубая, зачастую слишком деспотичная. Вот только совсем без неё очень плохо. Плавала, знаю.

А сейчас мне хочется обнять весь мир.

Я чувствую себя всемогущей. У меня словно крылья за спиной выросли. Вот что делает с человеком семья и чувство опоры за спиной! Без фундамента невозможно ничего построить.

Наши посиделки с Бедой нарушаются вторжением Артёма.

Он, не задерживаясь в дверях, проходит к моей кровати, наклоняется и властно целует меня в губы. Долго. Со вкусом.

— Ну начинается. А можно это не при мне, а? — Кривится Илюха.

Яровой поворачивает голову к брату и в своей привычной манере отдаёт приказ:

— Пошёл вон.

Илья притворно корчит испуганную рожицу, разворачивая коляску к двери.

— А утром был такой лапочка, такой лапочка. Пойду в ютьюб видос залью. Пусть народ полюбуется, как женитьба на Ярого повлияла.

— Тебе вторую почку отбить? — Распрямляется Артём, поворачиваясь уже всем корпусом к Илюхе.

— Ой, что ты, что ты. Пошутил я. Какие мы все нервные.

Глава 31

Как только Беда выкатывается из палаты, Артём, хватая меня на руки, усаживается в кресло. Устраивает меня на своих коленях и снова впивается в губы.

Зарывается руками в волосы. Расчёсывает их пальцами по всей длине. Они мне мешают. Хочется убрать их за спину, но Артём не позволяет. Гладит их без остановки. Вдыхает запах.