Этьен Годар - Соседка
Был он также домовит, обстоятелен, работящ и немногословен.
В качестве образца для росписи бистро Макс притащил роскошный альбом с репродукциями дворцовых интерьеров императорской резиденции в Киото. Так все художники поступали, когда надо было сделать что-то быстро и без претензий — просто выбирали подходящее по стилю и, недолго думая, срисовывали. Половина парижских бистро, цветочных магазинов и погребальных контор оформлена именно таким образом.
Справедливости ради стоит отметить, что под руками двух не самых лучших учеников по классу рисунка утонченные интерьеры императорского дворца превратились в нечто среднее между внутренностью дешевого современного борделя где-нибудь в Браззавиле и трактира для стрельцов возле московского Кремля в 17 веке. Посетители бистро были просто в восторге, и хочется надеяться, пребывают в нем до сих пор.
Как ни странно, эпопея с бистро не закончилась постелью. Было просто некогда. Даже не смыв с себя как следует краски, я кинулась сдавать экзамены за курс. Потом надо было искать новую квартиру. Потом…
Потом я влюбилась. Как ни банально это звучит, но он был военный. Офицерское кепи, усы и даже бакенбарды. Два месяца сплошного вихря. Вечерние прогулки по Елисейским полям. Пикники. Плюс небольшое путешествие в Арль. Словом, все как полагается. С заранее понятным результатом: я напрочь потеряла голову. Долго ли простая студентка сможет устоять перед бравым военным?
Все кончилось так же быстро, как и началось. Мой отважный Агамемнон оказался сверх всякой меры отягощен женой с тремя детьми в Руане, долгами, подагрой и новым назначением. Праздник кончился, и пришлось вспоминать, как жить в будни.
Когда возвращаешься одна в пустую квартиру, опускаешься на диван и гасишь свет, темнота оглушает тебя, словно маска с хлороформом. Тогда снова включаешь свет и смотришь в одну точку. Одиночество — извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нем лишь чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда. Однажды ранним летним вечером вдруг услышишь скрипку в мглистой дымке над рекой. Загородный ресторан на зеленых холмах. Удушливый аромат каштанов, приглушенный говор на непонятном языке. И — как юные совы, примостившиеся на плечах, — мечты с глазами, светящимися в сумерках. Ночь, которая никак не может стать ночью. Час, когда все мужчины красивы. Вечер, как огромная бабочка, распластал коричневые крылья…
Оказывается, можно вот так часами вспоминать что-то из прежней жизни, отодвинув подальше труп телефона. Одиночество становится привычным, как халат или тапочки. И ты чувствуешь, что начинаешь сходить с ума…
Примерно на этой моей стадии Макс снова и объявился. Собственно, тогда мы и начали по-настоящему работать вместе. Разработка комплекта посуды для ресторана средней руки, стремившегося произвести внушительное впечатление. Светильники для банка. Пепельницы. Соковыжималка. У меня появилась своя студия, небольшой и недорогой автомобиль и даже счет в банке. Весьма скромный, правда.
Ко всему прочему, мой компаньон оказался неплохим любовником. Разве что поначалу ему не хватало смелости, но это скоро прошло.
В конце концов, каждый из нас — это то, что мы о себе думаем. Ты стоишь столько, во сколько себя ценишь. Исходя из этого нехитрого правила, я попробовала создать себя такой, какой хотела. И уже почти добилась цели. Если бы не провал последнего проекта.
Длинноволосые революционеры с завидной настойчивостью продолжали выяснять свои политические отношения. Здесь было частенько так, и никого это не беспокоило. Мой шоколад чуть-чуть остыл и был теперь самой подходящей для наслаждения температуры. Макс распечатал пачку и, поудобнее устроившись на покрытом черным лаком стуле, затянулся, выпустив струю дыма в потолок. Телевизор закончил вещать о спорте, и теперь там какие-то солдаты брели по каким-то джунглям. Что за дело мне до их войн и революций? Смешные люди — они каждый раз живут заново. Словно опыт предыдущих поколений ничему не научил. Всем этим беднягам наверняка не везло с женщинами. Просто не попадались им хорошие. Которые смогли бы объяснить то, о чем знаю я, о чем наверняка знает Макс или тот хозяин бистро, которому нравились цветы и павлины, или еще многие другие люди в Париже, в маленьких деревеньках в Кастилии и в других местах — смысл есть только в любви. И, возможно, в работе, если она тебе нравится. Но тогда это тоже любовь. Прочее же — просто ерунда, не стоящая затраченных на нее времени, сил и жизни.
— Послушай, так нельзя. Ты слишком всерьез воспринимаешь любую неудачу. Ты классный специалист и отлично об этом знаешь. Да завтра тебя завалят заказами…
— Понимаешь, Макс, дело не в этом. Просто сегодня я подумала — а зачем? Зачем я живу, зачем работаю, зачем встречаюсь с друзьями? Ведь конец один, и дело только в количестве лет…
Честно говоря, вовсе я так не думала. По крайней мере, в тот момент. Но надо же было вызвать как можно больше жалости! Так хотелось, чтобы кто-то о тебе заботился, носился с твоими проблемами, вникал в твои беды, что не грех было немного и пофантазировать. Особенно, когда прямо за окном шумел Париж, стоило сделать всего пару шагов — и можно было исчезнуть в нескончаемом людском водовороте, в вечном празднике, где судьба ждала тебя в мимолетном взгляде, в брошеной на ходу фразе, в тени улыбки на лице прохожего. Бесконечная цепь случайностей сталкивает и разводит ежечасно, ежеминутно тысячи людей, тасует судьбы, как карточную колоду.
Мужчины и женщины всегда ищут общества друг друга, а уж что из этого получается в каждом конкретном случае — кто знает…
— Ты был когда-нибудь счастлив, Макс?
— Был, и не один раз.
— Я не о том. Я хочу сказать — счастлив по-настоящему, самозабвенно, всем своим существом.
Макс тяжело вздохнул, как вздыхает старый и усталый папочка, пытаясь ответить на глупый вопрос маленькой девочки и заранее зная, что ответ все равно не будет понят. Увы, женщины знают только самую зыбкую разновидность счастья — любовь.
— И не один раз, дорогая.
— Ты не хочешь меня понять. Или не хочешь говорить об этом? По-моему, ты вообще не любишь говорить о себе.
— Я даже думать не люблю о себе.
— Порою мне кажется, что прежняя жизнь кончилась, — сказала я. — Беспечность, надежды — все это уже позади.
Макс улыбнулся.
— Она никогда не кончится. По крайней мере, для тебя. Жизнь слишком серьезная вещь, чтобы кончиться прежде, чем мы перестанем смеяться.
Я не очень-то прислушивалась к его словам, думая о своем.
— Меня часто мучает страх, — сказала я. — Внезапный, необъяснимый страх. Кажется, выйдем отсюда и увидим весь мир в развалинах. Неужели тебе совсем не знакомо такое ощущение?
