Кэтрин Куксон - Бесконечный коридор
– В один прекрасный день, Элси, ваш колкий язычок сыграет с вами злую шутку; просто поразительно, как вам удается запоминать бесчисленные глупости, которые слетают с моих уст.
– Это вовсе не глупости, доктор. – Она озорно улыбнулась. – Да и кому, как не мне, проработавшей с вами уже пятнадцать лет, не помнить все, что вы говорите?
– Как, неужели уже пятнадцать лет? – Доктор Хиггинс выпрямился и задумчиво осмотрел приемную, чуть задержав взгляд на старинном круглом столе, заваленном беспорядочно разбросанными журналами. – Надо же пятнадцать лет! Кто бы мог подумать?
– На вашем месте я бы не стала сейчас вдаваться в воспоминания, улыбнулась Элси. – У вас с часа дня маковой росинки во рту не было. Вы уж перехватите что-нибудь, прежде чем ехать к мисс Ратклифф. И не забудьте про миссис Огилби – у нее уже срок подходит. Бог даст, до завтра и продержится, но может родить и сегодня.
– Как скажете, Элси, как скажете, – рассеянно пробормотал доктор. Затем, повернувшись вполоборота, бросил через плечо: – Оставьте все свои бумажки и отправляйтесь домой. Следили бы вы за собой так же, как за моей персоной, глядишь – и ребра бы не просвечивали.
Элси Райан подняла голову и натянуто улыбнулась.
– До свидания, доктор,
– До свидания, Элси.
Пол снова пересек приемную и приостановился перед дверью с табличкой "Посторонним вход воспрещен". Однако открывать не стал, а направился дальше и, миновав свой кабинет, вышел через соседнюю дверь во внутренний двор. Вечернее небо было усыпано звездами, а полная луна ярко освещала заиндевевшие черепичные крыши приземистых флигелей и надворных строений. Вдохнув прохладный воздух, доктор Хиггинс зашагал по квадратикам гранитных плит, которыми была вымощена дорожка к распахнутым воротам, и, остановившись в проеме, обвел взглядом Ромфилд-сквер. В столь поздний час на площади не было ни души; доктору это показалось странным, ведь с противоположной стороны на нее выходило здание Технического колледжа, а там вечно сновали люди. Он посмотрел направо, где возвышался недавно возведенный холодильный завод. А ведь старина Пирсон начинал с крошечной мясной лавки посреди Отхожего Тупика – одно название уже говорило о том, каким славным мясом он торговал. Теперь же предприимчивый "джентльмен" владел крупнейшим холодильником на сотни миль вокруг. Миллионером стал, хотя, как сплетничали злые языки, до сих пор толком не научился грамотно писать свою фамилию. Отец Хиггинса потчевал старого Пирсона долгие годы, да и самому Хиггинсу довелось повозиться с новоявленным "магнатом", пока миссис Пирсон не решила, что пора им перебраться в более престижный район, и не увезла своего косноязычного, неотесанного и малограмотного супруга на Юг Фелберна.
Не поворачивая головы, доктор взглянул на резиденцию Армии спасения, примыкающую едва ли не вплотную к его собственным владениям. Здание тоже казалось безлюдным. Никто не призывал Господа сжалиться и ниспослать грешным свою благодать. Едва заметная улыбка тронула губы доктора Хиггинса. Какое счастье, что остались еще люди, не уставшие молиться и до сих пор верившие, что их услышат небеса. Многие посматривали на солдат Армии спасения с презрением и жалостью, а ведь зря. Именно те, которые считали, что лишь безумцы и блаженные не утратили еще надежды докричаться до глухонемых, скорее достойны сострадания. И он был одним из них.
Доктор Хиггинс перевел взгляд на фасад собственного дома. Точнее домов, поскольку Ромфилд-хаус составляли целых три особняка. Основу владений заложил еще дед Пола Хиггинса, жестянщик по профессии, ремесло которого в Отхожем Тупике процветало. Он и приобрел особняк с четырьмя спальнями и георгианским фасадом, выходящий на Ромфилд-сквер, площадь в те давние дни располагалась на самой окраине Фелберна. В этом доме умелец дед, разбогатевший на металлоломе, и потворствовал успехам сына, мечтавшего стать врачом. А затем, когда юноше удалось получить медицинский диплом, купил ему практику в богатом районе Фелберна. Со временем старик приобрел еще два дома, примыкавших почти вплотную к его собственному, а вот объединил их в одно целое уже не он сам, а его сын, врач. Сюда же со временем доктор Хиггинс-старший перенес и свою практику.
Своему сыну полупочтенный доктор передал любовь к гуманнейшей из профессий, и был вознагражден тем, что на закате дней лечил больных и оперировал бок о бок с единственным отпрыском. И вот сейчас, обводя глазами каменный фасад старинного особняка, Пол Хиггинс заметил, что облупившиеся местами стены давно нуждаются в ремонте, да и железные решетки, ограждавшие фамильное гнездо от примыкавшего к нему кладбища и церкви Святого Матфея, проржавели и покорежились. Нужно непременно потолковать на их счет с преподобным Конвеем, решил доктор Хиггинс.
Вот и вся площадь. По одну сторону высился Технический колледж, по другую – гигантский завод-холодильник, далее располагались здание Армии спасения, особняк доктора Хиггинса и – англиканская церковь с кладбищем. Все вместе составляло Ромфилд-сквер, часть Фелберна, граничащую с нищенским Отхожим Тупиком. Не самое лучшее, как очень многие считали, место для обители уважаемого доктора. Однако доктор Хиггинс, живший больше прошлым, нежели настоящим, настолько слился с привычным окружением, что воспринимал себя как его неотъемлемую часть. Он сроднился с Ромфилд-сквер, с Отхожим Тупиком и с его обитателями – трудягами и лентяями, грубоватыми и мягкими, хитрыми, но по-своему честными, злыми, но человечными. Он ощущал себя сродни этому простому люду еще и потому, что узнавал в себе частичку каждого из них.
Доктор Хиггинс снова глубоко вдохнул свежий вечерний воздух и, оторвав взгляд от луны, заливавшей призрачным светом трубы на крыше Технического колледжа, снова пересек двор, вошел в свой кабинет, запер за собой входную дверь, выбрался в приемную и, толкнув дверь с табличкой "Посторонним вход воспрещен", очутился уже в собственном доме, а точнее – в уютном холле, облицованном мореным дубом. Красная ковровая дорожка, устилающая пол, тянулась дальше, покрывая ступеньки лестницы в конце холла, ведущей наверх; по сравнению с ярко освещенной приемной, здесь царил приятный полумрак.
Вымыв руки в туалетной комнате, направился в гостиную, которую его жена именовала салоном.
Беатрис сидела перед камином на мягком диване. Услышав шаги мужа, она даже не повернула головы, да и сам доктор, приближаясь к камину, избегал смотреть на жену. Их судьбы разошлись уже очень давно, и супруги вполне могли вообразить, что живут в полном одиночестве. Увы, притворство не заменяло реальности, горькой, обидной, а подчас и вовсе невыносимой.
