Ронда Дьюпорт - Чудо поцелуя
Уоткинса, похоже, абсолютно не трогало впечатление, которое он произвел. Он стоял прямо и спокойно, с бесстрастным лицом глядя перед собой. И, конечно, молчал.
— Остыньте, джентльмены! — громко сказал охранник, перекрывая поднявшийся шум. — Нечего валить в штаны. Ничто никому не грозит!
Он приподнял руки своего подопечного, чтобы все увидели его кандалы, и похлопал по кобуре на боку.
— Уоткинс — не проблема! Он закован, а я вооружен.
Его заверения не смягчили хозяина.
— Этот парень — злодей. Мы не хотим его видеть!
— Слушайте, если вам от этого станет легче, я его прикую к себе. — Полисмен вытащил из кармана брюк ключик, открыл один обруч и сковал свою правую руку с левой рукой пленника. — Видите? Без меня он никуда не денется. И мы никуда не двинемся в такую непогоду. Да и не сможем — мост залило и всех заворачивают обратно. Так что занимайтесь своим делом, джентльмены. Буря скоро уляжется, никому не придется вечно сидеть здесь. А вы, шеф, — махнул он рукой в сторону хозяина, — принесите-ка нам обоим кофе.
Нэнси была сильно заинтригована. Это было на нее похоже. Наверное, поэтому она и стала репортером. Люди интересовали ее, особенно необычные люди, — а человек, посетивший одинокий ресторанчик в здешних местах, в крепких наручниках, преступник, убивший собственного отца, конечно, был необычным…
Оба посетителя двинулись по направлению к ней, охранник чуть впереди, пленник за ним, по-прежнему ни на кого не глядя.
Уоткинс шел в напряженном ожидании, как боксер на ринге, готовый встретить и отбить любую атаку. Когда он проходил мимо Нэнси по узкому проходу, его бедро коснулось ее голых коленок. Это прикосновение подействовало на Нэнси удивительным образом — ей показалось, будто ее обдало теплой водой.
Зато серая стальная цепь задела ее гораздо сильнее и чувствительнее. Она даже вздрогнула.
Свободная рука Уоткинса была сжата в кулак. На мгновение его взгляд остановился на ней, и вместо ожидаемой свирепости в его глазах промелькнула такая отчаянная беззащитность, что Нэнси оторопела. Но он уже опустил голову и прошел мимо, увлекаемый своим стражем.
Сержант уселся с пленником за отдельным столиком и сам немного расслабился. Хмурый хозяин ресторана принес и со стуком поставил перед незваными гостями чашки с кофе и тарелку с яблочным пирогом. Затем снова ушел за стойку, словно скрылся в убежище.
— Что-нибудь еще, мисс? — спросил он, наполняя чашку Нэнси.
Ей не было нужды читать измятое и заляпанное меню, спасенное ею от порыва ветра. На грязных стенах виднелось множество жирных следов от всех гамбургеров, цыплят и яичниц с беконом, которые здесь когда-то подавали. Местечко как раз для нее. Будучи весьма неприхотливой в пище, в отличие от своей сестры Джейн, которая относилась к этому со щепетильностью врача, Нэнси заказала двойной гамбургер с жареной картошкой.
Прядь коротко стриженных белокурых волос, все еще не просохших после ливня, назойливо падала ей на глаза. Глянув в зеркало за стойкой, она заложила ее за ухо.
Зеркало, как оказалось, позволяло Нэнси наблюдать за Уоткинсом и его охранником. Она изучала их, деловито припоминая подробности суда и раздумывая о разных деталях, которые можно будет включить в очерк.
В суде против него сыграли даже высокий рост — более шести футов — и крепкое телосложение, так подавляющее немощь покойного отца. Но человек, за которым она наблюдала сейчас, очень заметно изменился по сравнению с тем напористым, словоохотливым подсудимым, которого все видели по телевизору, когда он яростно боролся за свою судьбу.
Ничего удивительного, что теперь она не сразу его узнала. Годы за решеткой сделали его фунтов на двадцать легче и… Что еще? Мягче? Нет, не то, — наоборот, лицо стало жестким, словно высеченным из камня. Пожалуй, правильнее сказать — сдержанее. Словно он окружил себя собственным силовым полем, в которое посторонний не мог проникнуть.
Хотелось бы ей знать, чем можно было поколебать это поле.
Не догадываясь, что за ним наблюдают, — Нэнси не нравилось шпионить, но это была ее работа, — Уоткинс начал незаметно посматривать по сторонам. Под защитой кофейной чашки он бросал осторожные взгляды на окружающих. Не так открыто и небрежно, как это делала она, войдя в ресторан. Едва поворачивая голову, он тщательно, осторожно и быстро впитывал глазами все, что его окружало. Как будто каждая крупица информации была для него жизненно важной. И так же вкрадчиво он поглядел на нее.
Ранее Нэнси не приходилось замечать такой осторожности. Она подумала, что этим овладевают только в тюрьме, где пристальный взгляд на чужого человека может оказаться смертельно опасным.
Следующий зырок Уоткинса, брошенный в ее сторону, длился на пару секунд дольше прежнего, но не более.
Удивительным образом именно пленник, а не его страж казался для нее главным действующим лицом. Странно, но ни на лице того, ни во взоре не было ни малейшего намека на раскаяние. Нэнси гордилась своим талантом разгадывать людей — необходимым качеством для репортера. Но в замкнутых чертах лица Уоткинса ей не удавалось прочесть ничего, кроме настороженности. Они ничего не выражали. Если чье-то любопытство или даже явная враждебность, возможно, и задевали его, он, однако, этого никак не выдавал.
Или ей только показалось, что она уловила краткий проблеск в его прищуренных глазах. Вернее всего, это ее обычная склонность излишне все драматизировать. Слабость, с которой приходилось бороться, когда Нэнси писала свои очерки.
Она прекратила изучать Джозефа Уоткинса. Не из правил хорошего тона, которые ее родители — преподаватели колледжа — нещадно вдалбливали в сознание своих троих детей. Хотя эти правила зачастую оказывались несовместимы с ее работой, но сейчас просто возникший с полной тарелкой повар перекрыл ей вид в зеркале.
Гамбургер оказался гораздо вкуснее, чем она ожидала, а хрустящая картошка была просто восхитительна. И почему это природа так странно устроила, что самые вкусные вещи являются самыми вредными для здоровья?
Когда она отодвинула тарелку и взяла еще одну бумажную салфетку, ее взгляд снова скользнул по зеркалу. И она вновь увидела в нем отражение Джозефа Уоткинса.
Тот, похоже, позабыл, что у него в руке чашка с кофе, вглядываясь в шумящую за окном непогоду так пристально, словно раньше такого никогда не видел. Но, может быть, он действительно давно не видел ливня, сообразила она. Запертый в четырех стенах камеры, он, наверное, не мог лицезреть смену времен года, не говоря уже об ощущении снежинок или капелек дождя на улице. А то, что он не часто бывал на солнце, она определила по его бледности. Это пробудило в ней сочувствие. Ни одно человеческое существо не заслуживает отлучения от природы.
