Элис Хоффман - Ночь огней
Любовь к беседам развилась в ней во время беременности. Она будила мужа в три часа ночи, чтобы обсудить его детство. Пытала расспросами об отце, который работал водителем снегоочистителя в округе; твердила, что Андре должен поразмыслить, как на него повлияла смерть матери. Мать его не справилась с управлением машиной на льду, когда мальчику было одиннадцать. Желание Вонни разговаривать с ним было совсем иным, чем у других женщин, которых он знал. Из-за настойчивости жены Андре отстранялся еще дальше. Во время ее беременности ему порой снилось, что он плывет к берегу океана, который становится глубже с каждым гребком, и наутро его руки ныли от натуги.
Он ни за что не признается Вонни, что больше, чем когда-либо, полюбил одиночество. В одиночестве он работает над «нортоном» и вдруг слышит грохот. Две неглазурованные тарелки Вонни падают с печи для обжига. Через маленькое окошко он видит нечто белое с руками и ногами. Он видит, как оно подскакивает от удара о землю и оседает. Андре бежит и давит ногами тарелки, которые не разбились при падении. Пробегает сквозь изгородь из кустов сирени между дворами. Он чувствует, что тело его словно распухает; в голове бьется пульс. Точно так же он бился в год смерти матери, о чем Андре вспомнил лишь сейчас. Тогда он каждый день бежал из школы домой, и паника отступала только у передней двери.
Он опускается на колени; ему кажется, что она похожа на птицу, пойманную в сеть. Его руки дрожат, когда он пытается отвести шарф с ее лица. Он не может отделаться от ощущения, что вторгается во что-то слишком личное, и потому лишь ищет пульс через шифон. Косточки запястья поразительно острые; он не знает, насколько слаб ее пульс, но, по крайней мере, он ровный. Андре встает, сомневаясь, можно ли оставить старую женщину одну. Затем мчится к ее дому, вбегает через заднюю дверь, бросается к телефону на кухонной стойке. Две кошки на столе лакают молоко из миски для хлопьев. Между холодильником и стойкой засунуты бумажные пакеты, старательно расправленные и сложенные. Андре набирает 911 и не своим голосом сообщает, что с миссис Ренни произошел нечастный случай.
В конце месяца машина «скорой помощи» возвращает Элизабет Ренни домой. Все уже решено: ее внучка Джоди приедет и останется до конца лета. У дочери миссис Ренни, Лоры, школьного психолога из Хартфорда, кроме дочери есть два маленьких сына и муж. Ей некогда ухаживать за матерью, пусть даже та сломала ключицу и ногу и так стара, что может и не выздороветь. Когда Джоди сообщили о принятом решении, она провела ночь вне дома и отказалась говорить родителям, где была. Намекнула на сомнительный ночной клуб в Потакете, штат Род-Айленд, но на самом деле всю ночь курила, плакала и смотрела ночные передачи у своей лучшей подруги Бекки. Ее родителям и так хватало хлопот, а тут вдруг выпал шанс одновременно сделать доброе дело и избавиться от дочери. Они помогают миссис Ренни устроиться, переносят ее кровать с верхнего этажа в кабинет на первом, закупают продукты на две недели и отчаливают на пароме. Наконец-то дочь переехала и можно спокойно рассуждать о том, как она выросла и как быстро летит время.
После их отъезда Джоди заглядывает в свою спальню, бывшую спальню Элизабет Ренни, и осознает всю глубину предательства родителей. Ей шестнадцать лет. Ее длинные волосы коротко подстрижены спереди, глаза подведены размазанными стрелками. Она давно собиралась сбежать из Хартфорда, но не в дом, пахнущий кошками. Ей купили велосипед с корзиной, чтобы ездить в местный магазин, открыли текущий счет и особо подчеркнули, что на нем никогда не будет больше сотни долларов. Спасения нет, и Джоди вынимает из сумки все, что утаила от матери: три бутылочки лака для ногтей, крошечный синий купальник, упаковку рыжей краски для волос, противозачаточные таблетки.
* * *Весь первый вечер Джоди волнуется, что теперь, когда они остались одни, придется разговаривать с бабушкой. Но Элизабет Ренни в основном молчит. Джоди догадывается, что она страдает; бабушка смотрит на пол, будто набедокурила. Чтобы не умереть от скуки, Джоди убирается на кухне, кормит двух безобразных кошек и готовит на ужин яичницу-болтунью и оладьи. Она мечтает о замороженной пицце. Когда она приносит поднос в кабинет, бабушка говорит: «Ой, да зря ты. Можешь не готовить». Однако съедает все до кусочка, хотя Джоди знает, что повар из нее никудышный. Затем Джоди моет посуду, а возвратившись с лекарствами в кабинет, видит, что старушка заснула. Джоди будит ее и протягивает таблетки; их руки случайно соприкасаются. Джоди так быстро отдергивает свою, что несколько таблеток падает и ей приходится искать их среди кошачьей шерсти и пыли.
Она знает, матери понравилось бы, что она ползает по полу, как служанка. Дома она даже собственную тарелку в посудомоечную машину не поставила бы. Все это так унизительно; остается лишь надеяться, что с туалетом бабушка справится сама. В семь часов Джоди выпускает кошек. В семь тридцать звонит за счет абонента своей подруге Бекки. Та берет трубку, и Джоди начинает рыдать.
— Родители меня прикончат, когда увидят счет за телефон, — говорит Бекки, но Джоди чувствует, что она рада; ее доброта не знает границ теперь, когда Джоди в прямом смысле слова среди пучины морской.
— Я, наверное, рехнусь до завтра, — говорит Джоди.
Благодаря разговору с Бекки она немного оживает и, услышав, как кошки начинают скрестись в дверь, распахивает ее босой ногой. По небу плывут прозрачные голубые облака; пронзительно кричит пересмешник. Бекки подробно описывает реакцию друзей на весть об отъезде Джоди. Уже поползли занятные сплетни: беременность, неприятности с наркотиками, развод родителей.
Джоди кладет трубку, когда нет еще и восьми часов. Поначалу дом кажется совершенно безмолвным, но постепенно появляются странные звуки: гудит холодильник, гравий стучит о колпаки колес проезжающей мимо машины, скрипят ступеньки, когда Джоди поднимается в свою спальню. Но сперва она запирает заднюю дверь (дома ей и в голову бы не пришло это сделать) и проверяет, не проснулась ли бабушка и — в чем она себе не признается — не умерла ли.
Она выкладывает расческу, щетку и лак для ногтей на белый крашеный комод, но это не помогает. Переодевается в ночную рубашку, ложится спать, но слышит, как в стенах бегают белки. Кажется, что они вот-вот проломят штукатурку и окажутся у нее в постели. Она вылезает из кровати, натягивает шорты и белую майку, затем подходит к окну и закуривает, чтобы успокоить нервы. Она принесла из кухни белую прозрачную пепельницу и сейчас поставила ее на подоконник. Косметика стерлась о наволочку, и теперь серые глаза Джоди кажутся намного больше. Как ни странно, небо только начало темнеть. Листья сирени о чем-то шепчутся; по-прежнему жарко. Джоди курит, но только ей становится чуть легче, как на улице раздаются шаги. Деревенской девчонкой ее не назовешь; она воображает, что в кустах прячутся кровожадные волки. Однако это всего лишь немецкая овчарка — ложится посередине между соседским участком и бабушкиным. Из сарая выходит Андре, и Джоди опирается локтями на подоконник. На соседе синие джинсы, а рубашку он снял из-за жары. Джоди не видит его лица, только длинные черные волосы, которые он отбрасывает с глаз, когда наклоняется, чтобы запереть сарай на висячий замок. Затем он резко свистит псу. Андре вспоминает, как увидел нечто белое, и поднимает глаза на ее окно. Джоди быстро отступает, и лишь когда сосед отворачивается и уходит в дом, а пес бежит за ним, она подается вперед, тщетно надеясь, что увидит этого мужчину еще раз, если просидит достаточно долго.
