Хелен Брукс - Нежная дикарка
— Минуточку, юная леди. — Внезапно он и в самом деле рассердился, и на минуту она ощутила глубокое удовлетворение от того, что задела его наконец за живое. — Мои отношения с твоим отцом не имеют ничего общего с темой нашего разговора. На самом деле я ценю его как близкого и верного друга, и мне бы и в голову не пришло…
— Ну, а по-моему — пришло! — Судя по изумлению, мелькнувшему на его загорелом лице, он не привык к тому, чтобы его перебивали. Оба они на минуту замолчали, а затем она, откинув голову назад, взглянула снизу вверх в его хмурые глаза. — Я вовсе не шпионила за тобой, как ты гадко выразился! Это мой сад и мой гамак, я здесь у себя дома. Откуда мне было знать, что ты выбрал именно этот вечер для того, чтобы смешать кого-то с грязью?
— Если ты имеешь в виду Анну, то думаю, ты слегка драматизируешь ситуацию. — В его голосе слышалось напряжение. — Если эта леди что-то и чувствовала, в чем я лично очень сомневаюсь, то это не более чем уязвленное самолюбие.
— Как ты можешь так говорить? — Келси потрясенно уставилась на него, и в огромных янтарных глазах, обрамленных густыми золотистыми ресницами, застыла неприязнь.
— Я имею право так говорить, потому что это правда, — уверенно бросил он. — Тебе, девочка моя, предстоит еще многое узнать о жизни, и сомневаюсь, что колледж, в котором ты учишься, даст тебе в этой области существенные познания. Выбрось из головы свои детские предрассудки, будто Анне я хоть в какой-то мере дорог. Она чрезвычайно честолюбивая и алчная женщина, а мое богатство и влияние обладают притягательной силой. Только и всего.
— Я тебе не верю! — (Его карие глаза стали совсем черными.) — Ты просто хочешь как-то оправдаться, вот и все. Я не дура и отлично все поняла.
— Неужто? — Он оглядел ее неторопливым взглядом, и на его твердо очерченных губах мелькнула холодная улыбка. — Счастье твое, что я — гость в доме твоего отца, Келси. На этом свете не найдется женщин, которым бы удалось безнаказанно говорить со мной так, как это позволяешь себе ты.
Она нервно облизнула внезапно пересохшие губы, и этот жест не ускользнул от его пронизывающего взгляда. Она всегда испытывала почтительный страх перед этим другом своих родителей, и теперь ей впервые удалось понять, в чем тут дело. От стоявшего перед ней высокого, широкоплечего мужчины исходила такая пугающая, мощная, физическая сила, что по спине у Келси пробежали мурашки.
Он тревожил ее постоянно, с тех самых пор, как она впервые по-настоящему обратила на него внимание — было это около двух лет назад. Ей тогда исполнилось пятнадцать, и в том непонятном чувстве, которое он у нее вызывал, она теперь распознала страх, смешанный с волнением. Она, как правило, избегала его в те нечастые выходные дни, когда он появлялся у них в загородном доме, каждый раз в сопровождении новой женщины. Он был воплощением мужского начала, а потому был опасен.
— Хочешь, я докажу тебе, что прав? — Он, казалось, читал ее мысли, и она молча вытаращила на него глаза. — Я намекну Анне, что она может, как и предполагалось, провести здесь остаток уик-энда. Всего лишь намекну. — Келси хотела что-то возразить, но он властным жестом заставил ее замолчать. — Обещаю, что не отступлюсь от своих слов и не буду ее каким-либо образом принуждать. Если, как ты считаешь, ее сердце разбито, по-моему, будет естественно предположить, что она откажется и немедленно уедет домой. Правильно? — (Келси медленно кивнула.) — С другой стороны, если прав я, она, вероятно, перестанет разыгрывать обиженную и вцепится в то, что чуть не потеряла, мертвой хваткой. Согласна?
— А откуда мне знать, что ты не попытаешься ее уговорить?
Он молча посмотрел на нее долгим взглядом, и в его холодных глазах было такое выражение, что она вдруг вся сжалась.
— Не искушай судьбу, пчелка моя! — Его голос был вкрадчив и ровен, но в тоне явственно слышалось предостережение, еще более зловещее оттого, что он назвал ее домашним прозвищем. Она смутно помнила, как три-четыре года назад он сказал, что необычный золотистый оттенок ее каштановых волос напоминает по цвету бархатистый пушок пчелы, и с тех пор ее стали звать “пчелкой”.
Она вспыхнула и ничего не сказала, а он, еще раз окинув ее на прощание взглядом, медленно удалился — все его движения были такими же плавными и неторопливыми, как ленивая поступь царя крупных кошачьих.
После этого время для нее потянулось мучительно медленно. Воздух был по-прежнему напоен приторными ароматами позднего лета, которые приносил с собой ветерок, насекомые деловито сновали в кустах и на клумбах, легко взмахивая перепончатыми крылышками в душном воздухе, но, как ни старалась Келси углубиться в книгу, к которой потеряла всякий интерес, ее мысли вновь и вновь возвращалась к Маршаллу и Анне. Уик-энд, когда можно расслабиться и примириться со всем вокруг, оказался испорчен, а виноват в этом он! Деспотичная, самодовольная свинья, злобно подумала Келси, обнаружив наконец, что в третий раз начала читать один и тот же абзац.
К ужину она сумела взять себя в руки. Она всегда очень любила эти вечерние минуты, когда ее родители и гости, если они были, собирались выпить перед ужином вина в большой гостиной; через открытые стеклянные двери из живописного сада, где сгущались вечерние сумерки, доносилось щебетание устраивающихся на ночлег птиц.
Когда Келси вошла и налила себе шерри, Маршалл сидел и увлеченно беседовал о чем-то с отцом, а Анны нигде не было видно.
— Ну, вот и ты, доченька. — Мать похлопала рукой по стеганому бархатному сиденью дивана, приглашая Келси сесть рядом. — Похоже, сегодня ты сгорела на солнце. А как по-твоему, Маршалл?
Взгляд темных глаз Маршалла медленно скользнул по золотистой коже ее лица и окинул всю ее складную фигурку; на его лице застыло учтивое выражение, но в блеске карих глаз был тайный смысл, непонятный матери.
— Она, как всегда, прелестна. Рут. — Сказав это, он снова повернулся к отцу, но не раньше, чем она уловила в его взгляде явную насмешку и вызов: из сада вошла Анна с огромным букетом распустившихся роз. — Анна хотела поставить у себя в комнате розы.
Келси заставила себя поднять глаза и увидела совсем рядом его насмешливое лицо. Одна черная бровь безжалостно-насмешливо поднялась, и девушка, чуть заметно покраснев, опрокинула остатки шерри себе в рот, отчего у нее на глаза навернулись слезы.
— Чудесные цветы, правда? — с улыбкой спросила она Анну, но брюнетка не сводила своих раскосых голубых глаз с улыбающегося лица Маршалла, и в этих холодных, как сталь в голубых глазах застыло откровенное вожделение.
Ужин был для Келси сущей пыткой. Она с трудом вытерпела этот час пустой светской болтовни: все время перед ней стояло холодное смуглое лицо Маршалла, сияющее довольной усмешкой, ее растерянность его откровенно забавляла.
