Александра Матвеева - Селеста, бедная Селеста...
Холеный палец уткнулся в предпоследнюю строчку моих выкладок. Я вся, погруженная в стройную логику собственных рассуждений, не задумываясь оттолкнула палец и гневно возразила:
— Да. — Подумала и решительно подтвердила: — И только так.
Повисло молчание. Некоторое время мы вместе смотрели на ровные строчки. Потом я притянула листок поближе и начала писать.
— Не надо, — остановил меня Кошелев скучным голосом.
Он обошел стол, сел на свое место и взял раскрытую зачетку, одиноко лежащую на самом краешке. Профессор пролистал зачетку, не перемещая взгляда, нащупал ручку, старательно закорябал, выводя приговор моим знаниям. Я отвернулась, чтобы не видеть, как он испортит мою зачетку. Зачетку, где стояли одни пятерки по всем предметам за все годы учебы.
От обиды хотелось плакать. Я знала предмет и билась на экзамене до последнего. Но что делать, если Кошелев — мизигинист (или мизагенист? Черт его знает. Женоненавистник!)? Он не дал мне ни одного шанса, не захотел признать моих знаний.
Кошелев протянул мне закрытую зачетку. Я взяла ее, невольно коснувшись мягких теплых пальцев, сухо кивнула, не глядя на него, и вышла, стараясь держать спину прямо.
Захлопнув дверь аудитории, я прижалась к ней спиной. Слезы набегали на глаза, я взмахнула головой, стряхивая их.
Коридор представлял собой пустое пространство из конца в конец. Сегодняшние экзамены давно закончились, и студенты разбежались пить пиво. Кто от счастья, кто с горя, а кто просто за компанию.
Но, как оказалось, ушли не все. От колонны в центре коридора отлепилась внушительная фигура. Черные джинсы, черная футболка, литые мускулы, стриженая круглая голова, крепкие челюсти перемалывают неизменную жвачку. Типичный браток.
Встречаю взгляд парня, и впечатление меняется — взгляд умный, насмешливый и требовательный.
— Чего ревешь? — спрашивает парень, в два шага покрывая разделяющее нас расстояние. Забрав из моих вялых пальцев зачетку, он раскрывает ее и, разглядев оценку, весело свистит. — Так ты это от радости? — Он сгребает меня в охапку могучей ручищей и притискивает к не менее могучей груди.
Здоров, чертушка. А был длинненький, тоненький мальчик, смуглый и гибкий, словно лозинка. Увидел меня в самый первый день учебы и прилепился. Так и ходил за мной. Не то дружок, не то подружка. Я быстро привыкла к его присутствию. Он ничему не мешал, ни во что не вмешивался. Просто был.
Однажды, в самом начале второго курса, мы после занятий поехали в парк. Стояли теплые денечки бабьего лета. Мы бездумно бродили по аллеям, изредка перебрасываясь словами, больше молча.
Вдруг из-под куста вывернулись два парня. Пьяные, здоровые, тупые. Один из них протянул руку, пытаясь схватить меня, но промахнулся. Я метнулась в сторону и попала в объятия второго. Он обхватил меня поперек туловища сзади. Я поджала ноги и резко нагнулась вперед, заваливая парня на себя. Чтобы не упасть, он выпустил меня и сделал пару шагов, выравниваясь. В это время на него прыгнул мой спутник. Парень, матерясь, упал на колени. Его дружок прекратил бегать за мной по кругу и бросился на моего спасителя.
Забыв про меня, два здоровых бугая колотили худенького мальчишку. А он, вместо того чтобы уворачиваться от ударов, цеплялся за них, не давая отойти и кричал:
— Алька, беги…
Но я не побежала. Не помня себя, я сорвала с ноги туфлю и кинулась в кучу мужских тел, нанося куда попало удары каблуком. Когда чей-то удар выбил туфлю, я пустила в ход длинные твердые ногти, безжалостно вспарывая лица, шеи, руки. При этом я непрерывно оглушительно визжала.
Схватка длилась недолго и закончилась, когда на мой визг сбежалась вся окрестная милиция. С большим трудом пожилому сержанту удалось оторвать меня от очумевшего парня. Как только парень освободился, его рука змеиным движением скользнула по бедру, и в ней блеснул нож. Я снова, уже хрипло взвизгнула и рванулась из рук сержанта. Он крепче прижал меня к себе. Другой милиционер, помоложе, ловко выбил нож и, заломив верзиле руки, повел его прочь. Следом повели его дружка.
Мой сержант отпустил меня и, с одобрением глядя на избитого мальчика, сказал мягким голосом доброго дядюшки:
— Молодец, парень. Не испугался. Ну а подруга у тебя, каких мало. Скажи ей спасибо, что цел.
Оставшийся с ним рядом лейтенант с рацией расхохотался:
— Да, девчонка — зверь. Если бы мы не подоспели, она бы этих хмырей загрызла.
Они довели нас до выхода из парка, попрощались и ушли, пересмеиваясь.
А мальчик прижал пальцами кровоточащую губу и, твердо глядя мне в глаза, торжественно произнес:
— Ты спасла мне жизнь. Спасибо. Больше такого не будет.
Да уж, конечно. Теперь Лешку Истомина не только обходят самые крутые отморозки, но на всякий случай объезжают и не очень большие машины.
— Где все? — спросила я и убрала зачетку с пятеркой. Поведение профессора Кошелева требовало тщательного осмысления.
— Давно на месте.
Лешка двинулся вдоль по коридору. Я вприпрыжку за ним.
Все действительно были на месте. За время учебы от двадцати пяти человек в нашей группе осталось двенадцать. Пятеро добавилось от предыдущих курсов. Так что всех нас семнадцать человек. Васька Гвоздев после экзамена сразу уехал домой. Он три дня назад забрал жену из роддома. Его жена Светлана тоже учится в нашей группе. Она успела сдать почти всю сессию. Остался только кошелевский спецкурс.
А кроме Гвоздиков, вон они все. Пересчитываю по головам сидящих и лежащих на берегу реки товарищей. Самая большая группа сосредоточилась вокруг Людки Ворониной. Главные ходоки Стасик и Витька пошли по отдыхающим поблизости девушкам. Четверка завзятых преферансистов за любимым делом.
Людка первая заметила Лешку, вскочила, замахала руками. Все повернули в нашу сторону головы. Лешка поднял вверх растопыренную пятерню. Людка взвизгнула, повисла у меня на шее. Парни тоже задвигались, загалдели, подтянулись поближе.
— Леш, ну сколько можно об одном и том же.
Я раздраженно вырываю свою руку из горячих цепких пальцев. Лешка, набычившись, отворачивается. Мне становится неловко от собственной грубости, и я не знаю, что сделать чтобы загладить ее. Рука сама тянется погладить обтянутое футболкой плечо. Я не решаюсь притронуться к Лешке. Не известно, какую реакцию вызовет моя ласка.
Лешка выглядел расстроенным. Он и был расстроенным. Мы оба были расстроены.
А поначалу все шло хорошо. Мы искупались, а потом Людка приложила ладони рупором ко рту и прокричала высоким пронзительным голосом:
— Детки, детки, кушать.
Ребята, которые разбрелись по пляжу в поисках приключений или забрались в воду, с завидным послушанием откликнулись на зов. Не прошло и пяти минут, как полтора десятка голых парней, протянув руки, стояли вокруг Людки.
