Ева Модиньяни - Джулия
Ответила ей Салинда, чье тонкое красивое лицо Джулия видела лишь на фотографиях.
– Джорджо спит, – сказала она.
– Спит? – удивилась Джулия. – Он вчера поздно лег?
– Не очень, около полуночи. У детей была вечеринка.
Значит, сын без нее не унывает. Как хотелось ей в эту минуту попросить Салинду разбудить этого маленького бессердечного паршивца, вытащить из теплой постели, чтобы он понял, какой он эгоист!
Первый раз в жизни она так сердито подумала о сыне, такого с ней никогда еще не было. И тут же ее гнев обратился к Всевышнему: неужели он не может оторваться от своих дел и помочь ей? Разве не его обязанность помогать страждущим?
– Разбудить его? – вернул его на землю мягкий голос Салинды.
– Нет, не стоит, я просто хотела узнать, все ли у вас в порядке.
На самом деле ей хотелось пожаловаться Салинде на свое отчаяние, на холод, на то, что в этом старом доме она сейчас в полном одиночестве, что несколько дней назад под колесами машины погиб котенок, заплатив за стремление к свободе своей жизнью. Еще ей хотелось рассказать о беспощадном враге, который с ней поселился и с которым она вступила в схватку не на жизнь, а на смерть, о том, что сегодня, в канун Нового года, ей предстоит ехать в Модену на эксгумацию останков деда и она очень боится.
Но такой разговор вряд ли был бы уместен, поэтому Джулия вздохнула про себя и сказала как можно бодрее:
– В самом деле, я позвонила просто так.
– Когда Джорджо проснется, я скажу ему, чтобы он тебе перезвонил.
– Днем меня не будет, лучше я сама позвоню вам в полночь, чтобы поздравить с Новым годом. Привет Джорджо и еще раз спасибо.
Успев промерзнуть в гостиной до костей, она вернулась в теплую кухню. Подумала о деде и невольно улыбнулась. Как бы он сам отнесся к предстоящей сегодня церемонии? Она, сестра Изабелла и брат Бенни (под этим американизированным уменьшительным именем, похожим на собачью кличку, скрывалось мало популярное в наше время имя Бенито) получили от городского совета Модены официальные письма, подписанные самим мэром, в которых сообщалось, что для увековечения памяти героя Сопротивления Убальдо Милковича его останки будут перезахоронены в почетной стене колумбария.
Успеет ли мастер за это время починить отопление? Джулия бросила нервный взгляд на будильник: стрелки сдвинулись всего на пять минут. Впрочем, уже можно попробовать позвонить в центр обслуживания. Джулия сняла трубку и, поднеся ее к уху, услышала пронзительный свист. Она несколько раз нажала на рычаг, после чего появились частые гудки. Неужели Салинда там, в Уэльсе, не положила трубку? Несмотря на холод, лоб ее покрылся испариной. Она снова сняла трубку – теперь телефон молчал, как мертвый. Вслед за отоплением он тоже вышел из строя.
Джулия бросилась в спальню. Если она не сделает заказ до полдевятого, к ней уж точно сегодня никто не придет. Две одинаковые фарфоровые лампы под розовыми абажурами на двух одинаковых тумбочках по обеим сторонам кровати освещали мягким светом уютную комнату, в которой не было ничего лишнего. Единственным украшением спальни можно было считать пару антикварных кресел венецианской работы начала восемнадцатого века. На светло-серой стене висело деревянное распятие, а под ним миниатюрные гравюры девятнадцатого века в золоченых рамках с изображениями святых.
Поспешно одеваясь, Джулия демонстративно отвернулась от распятия: раз Бог забыл о ее существовании, то и ей до него нет никакого дела. В прихожей она сорвала с вешалки старую цигейковую шубу и, застегиваясь на ходу, выбежала из дома. Огибая лужи и лавируя между машинами, она перешла улицу Тьеполо и толкнула дверь бара, на которой был изображен телефонный диск.
Марокканец, вооруженный шваброй, старательно тер кафельный пол, затоптанный ранними посетителями. За кассой восседала молодая женщина, похожая на злую колдунью из сказки, и Джулия подошла к ней.
– Пожалуйста, один жетон, – попросила она и положила в блюдечко двести лир.
– Не работает, – невозмутимо заявила барменша, имея в виду телефон-автомат.
– Мне срочно нужно позвонить, – голос Джулии звучал взволнованно, почти с отчаянием.
Барменша посмотрела на нее с отвращением, как смотрят на неожиданно выползшее на свет насекомое.
– Не работает, – прошипела она с угрозой, гипнотизируя Джулию взглядом, как кобра перед броском.
Увидев за спиной барменши телефонный аппарат, Джулия спросила:
– А вашим мне нельзя воспользоваться?
– Только для сотрудников, – ответила та и занялась клиентами.
– Чертовы порядки! – не сдержалась Джулия. – Чертов город, чертова жизнь!
Барменша даже головы в ее сторону не повернула, зато в глазах марокканца она уловила понимание. Хлопнув дверью, Джулия выскочила на улицу и побежала на площадь Новелли. Она помнила, что в кондитерской, где Джорджо с одноклассниками тратили свои карманные деньги на мороженое, кока-колу и музыкальные автоматы, должен быть телефон-автомат, и не ошиблась: телефон был и даже работал. Она набрала номер центра обслуживания, но, услышав в трубке голос диспетчера, успела сказать лишь:
– Здравствуйте, вас беспокоит Джулия де Бласко, – после чего разрыдалась.
Стоя в закутке, отгороженном от зала ящиками с пивом, коробками с печеньем и спагетти, Джулия плакала о своей неудавшейся жизни, о распавшемся браке с Лео, плакала от обиды на сына, бросившего ее одну в новогоднюю ночь, и от жалости к дедушке Убальдо, которого ей так недоставало, от досады, что в доме холодно и не работает телефон, что она влюбилась в сорок лет, как глупая девчонка. А еще Джулия плакала потому, что и сама вышла из строя. Что-то в ней неожиданно испортилось, организм дал сбой. Маленькое уплотнение на груди, вырезанное месяц назад, оказалось совсем не безобидным, его клетки отличались способностью расти безостановочно, они были неуправляемы, как цепная реакция.
В этот неуютный декабрьский день, последний день уходящего года, Джулии было о чем поплакать, но главной причиной слез был обнаруженный у нее рак.
Глава 2
Гермес всегда просыпался сразу и, открыв глаза, чувствовал себя свежим, отдохнувшим, готовым начать новый день. Он был так устроен, что переход от сна к бодрствованию не требовал от него никаких дополнительных усилий: биологические ритмы в заданное время сами меняли режим работы, словно его организм наподобие хорошо отлаженного механизма был снабжен автоматическим переключателем.
Стрелки на светящемся циферблате будильника показывали без трех минут шесть, и Гермес, не дожидаясь, пока он зазвонит, протянул руку и нажал на кнопку. Рывком встав с постели, он подошел к окну, отдернул белую муслиновую занавеску и поднял жалюзи.
