Розмари Роджерс - Обнаженные чувства
Закинув назад голову и стараясь сосредоточиться на дыхании, Ева прикусила нижнюю губу.
— Стань опять сама собой, — говорил ей Питер. Если бы она только могла!
Та первая ночь! Как она могла забыть, что тогда она испытала чувство раздражения по отношению к Дэвиду, точно такое же чувство, которое она испытывала по отношению ко всем без исключения мужчинам, которые у нее были после Марка. Он задавал ей вопросы о ее жизни, о работе. Пару раз он смотрел программы, в которых участвовала Ева, и поэтому узнал ее сразу, как только появилась на вечеринке. Но встретиться случайно на улице они бы не смогли, поскольку она добиралась на работу или слишком рано, или слишком поздно для него — он обыкновенно отправлялся в свой офис в восьмом часу утра. Он был адвокатом…
Они оба прекрасно знали, что их отношения могли бы закончиться после первой же ночи, оставив лишь мимолетные воспоминания. Но он оказался настойчивым, казалось, его действительно заинтересовала та женщина, которая скрывалась за внешностью Евы Мейсон, начинавшей уже становиться известной тележурналисткой. Каким же образом ему удалось понять ее сущность, когда же ему впервые посчастливилось проникнуть за стену отчужденности, которую она возвела вокруг себя? Может быть, тогда, когда они легли в постель? Именно в постели его желание узнать Еву перешло на ее тело. Контраст между мягкой дружеской манерой общения во время их беседы и те движения любви, которые он совершал как страстный, бесстыдный любовник, возбудили ее несказанно. Ева внезапно осознала, что способна проделывать в момент близости с ним такие вещи, которые она не позволяла себе ни с одним мужчиной, даже с Марком.
— Ева! Ты такая же, как твое имя. Женщина. Мне нравится, что ты не сдерживаешь своих порывов в любви.
— Ты всегда разговариваешь, когда занимаешься любовью?
— Любовью я занимаюсь не часто. Я, главным образом, трахаюсь. С тобой же все по-другому.
В его словах не было ничего особенного, но то, как он их произносил, искренность, звучавшая в его голосе, придавала его речи дополнительный, более глубокий смысл. И прямо тогда он сказал ей, что ему бы хотелось видеться с ней почаще. И они решили пообедать вместе на следующий день, поехать в Олбени в конце недели, когда она освободиться, чтобы познакомиться с его семьей.
Ну кто бы мог устоять перед таким мужчиной, как Дэвид, — нежным, обаятельным, страстным и знающим все на свете! Его родители погибли в автомобильной катастрофе четыре года назад, возложив на Дэвида заботы по воспитанию трех младших сестер и братьев. Семнадцатилетняя Фрэнси была хороша и знала о жизни больше, чем полагалось в ее возрасте. Рику было тринадцать, и он являл собой тип обычного, помешанного на бейсболе подростка. Еще была Лайза, которой исполнилось только семь. Она страдала немотой. Она перестала говорить с того самого момента, когда погибли ее родители. Дэвид сразу же подчеркнул, что психически она совершенно нормальна, просто смерть родителей оказалась для нее слишком большим ударом. Она ходила к врачу, который учил ее говорить заново, и, по его словам, делала успехи. Больше всего Лайза нуждалась в заботе и ласке, ей был нужен такой человек, который бы вставал ночью к ее кроватке, читал бы сказки перед сном. Однажды Ева сказала об этом Дэвиду, но он только посмеялся.
— Так вот почему ты уделяешь ей все свое внимание! Ты просто прирожденная мать, Ева, несмотря на твое обличье деловой женщины.
Он никогда не заговаривал с ней о женитьбе. Но тогда она думала, что такой день придет. Когда они оба будут к этому готовы. Какая же она глупая! Теперь этот день уже не придет никогда.
К черту Дэвида — уж больно он скор на выводы. В эту минуту Ева поймала себя на мысли, что она, пожалуй, больше скучает по Лайзе, чем по Дэвиду. Девочка только-только начала приоткрываться перед ней.
Лайза была по возрасту такой же, как и ее сестра Пэтти, которая плакала, когда Ева ушла из дому после душераздирающей ссоры с отцом. Как и Лайза, Ева в семилетнем возрасте обладала худыми длинными ногами и густой копной волос.
— Ох уж эти волосы! — постоянно жаловалась ее мать. — Дорогая, с ними нужно что-нибудь сделать. Заплети косу или стяни резинкой на затылке. Они постоянно лезут в глаза и скрывают твое хорошенькое личико.
Ее волосы были ее убежищем от всего мира. Она специально отращивала их до неимоверной длины, чтобы прятаться в этом лесу от всех злых великанов, населявших ее детство, и особенно от отца с его тяжелой рукой и громыхающим голосом. Он устроил жуткий тарарам, когда она, закончив местную школу, внезапно сообщила, что собирается поступать в колледж. Даже мать была не в состоянии понять этого.
— Дорогая, ну зачем тебе этот колледж? У Аллена Харви такая хорошая работа, к тому же он со временем унаследует магазин своего отца…
— Мама, я не собираюсь замуж за Аллена! Господи, да неужели из-за того, что я несколько раз с ним встречалась…
— Мы выбьем из тебя эту дурь! — Крупная вена запульсировала на лбу отца, а по тому, как он потирал ладонь о штаны, она догадалась, что его прямо-таки подмывает отвесить ей хорошую оплеуху, что он, впрочем, и сделал бы без малейших колебаний несколько лет назад. — А теперь слушай внимательно. Колледжи вообще дрянная штука, но тот, что ты выбрала для себя — Беркли, — какой-то притон, где собираются все эти поганые радикалы. Постоянные беспорядки, вечные протесты и демонстрации. Да никогда моя дочь, говорю я тебе…
— Пап, я хочу заниматься политическими науками и еще, возможно, журналистикой. Беркли — один из лучших у нас университетов; я получила стипендию, так что тебе не придется меня содержать. Я всего-навсего буду учиться, а не предаваться порокам и грехам!
— А вот я как раз в этом не уверен, особенно после того, что я наслушался об этом заведении!
Скандалы и ругань продолжались до того самого дня, когда Ева, наконец, окончательно покинула отчий кров, сопровождаемая громогласным напутствием отца, из которого было ясно, что рассчитывать на помощь семьи ей больше не приходится и поскольку семья так мало для нее значит, то возвращением к родным пенатам она может себя не затруднять. Но она победила! Впервые в жизни она вступила в бой за себя и выиграла. Впервые в жизни она ощутила себя совершенно свободной. К этому времени худоба превратилась в стройность и во всех нужных местах появились очаровательные выпуклости. Ее волосы, по-прежнему длинные, были ухожены и приобрели оттенок цвета темной меди. «Тощая малютка Ева» расцвела и стала по-настоящему красивой, но внутри осталась робкой и застенчивой и даже слегка напуганной новым окружением и постоянными сомнениями на свой счет. Ева выбрала университет Беркли главным образом потому, что он в те дни был символом той свободы, которая, по ее мнению, была ей столь необходима. Свободы думать и говорить все, что заблагорассудится, не ходить в церковь, трахаться, если бы она того захотела, хотя вряд ли бы тогда она решилась употребить это слово. В конце концов она обнаружила, что занятия в университете, временная работа, на которую она была вынуждена устроиться, и тщательная подготовка домашних заданий, так как нужно получать самые высокие баллы, чтобы не лишиться стипендии, совершенно не оставляли времени ни на что другое, не говоря уже о свиданиях. Когда все-таки редкие встречи с мальчиками происходили, она пришла к выводу, что им от нее нужно только одно. Она же еще не достигла той стадии раскрепощения, чтобы заводить случайные интрижки, и к тому же у нее не хватило бы смелости признаться хоть кому-нибудь, что в свои восемнадцать лет она все еще девственница. С ней не происходило ровным счетом ничего и, казалось, не произойдет никогда. Училась она прекрасно и обнаружила в себе склонность к писательству. В один прекрасный день решила сосредоточить все усилия на журналистике. А потом, когда она уже заканчивала второй курс, с ней случилось все сразу. Умер отец — он так ни разу больше не заговорил с ней с тех пор, как она ушла из дому, — и матери потребовалась помощь. Ева начала подумывать о том, что университет придется покинуть и найти себе какую-нибудь работу. Вот только что она умела делать? В тот год журнал «Хороший вкус» решил опубликовать ряд статей под названием «Неизвестные красотки американских колледжей», и фотограф журнала, делавший снимки в библиотеке в один из дождливых дней, открыл для себя Еву. Редактор отдела мод «Хорошего вкуса» занялся «отделкой» Евы, научил ее пользоваться косметикой и эффектно одеваться, но в настоящую красавицу ее превратил тот самый фотограф, Фил Мецгер.
