Наталья Епачинцева - Первая и единственная любовь
— Лана, что происходит? — Татьяна Николаевна опустилась на стул напротив дочери. — Мне кажется, нам надо поговорить.
— А стоит ли? — девушка нахмурилась. Женщина видела, как поменялось выражение лица дочери. Ее расслабленное, спокойное состояние сменилось на настороженное и обороняющееся. Как в детстве. Окружающие всегда удивлялись, какие разные у нее, Татьяны, дети — ласковый сын и колючая, взрывная дочь. За глаза называли Милану злючкой и ехидной — та, будучи маленькой, никогда не упускала случая подколоть кого-нибудь. С возрастом это понемногу сглаживалось. Хотя… возможно, что Милана просто научилась контролировать свои эмоции и не показывала их.
— Просто расскажи мне, — мать ободряюще сжала ладонь дочери. Девушка аккуратно, неторопливо выдернула свою ладонь, скрестила руки на груди. Ну, прямо как ежик, свернувшийся в клубочек. — Где Дэн?
— Не знаю, — Лана пожала плечами и отвела в сторону взгляд. Что ж, раз мама так этого хочет… — Мы расстались. В четверг. Он собрал вещи и ушел.
Татьяна Николаевна в изумлении молчала. Молодые люди были вместе вот уже почти три года, и она не видела никаких предпосылок к скорому разрыву.
— В чем причина?
— Думаю, я для него слишком хороша, — Милана усмехнулась, а потом расхохоталась в голос. Да уж… А что? Кажется, она придумала отличную отговорку. — Мам, не надо на меня смотреть с таким видом. Все живы — здоровы, никто не умер.
— Лана, прекрати паясничать! Это не смешно!
— А что ты предлагаешь? Плакать? Глупо — не помогает, — девушка встала и подошла к окну. — Значит, так для всех будет лучше.
— Для кого — для всех?
— Для него… Для меня… Все от этого только выиграют.
— Ну, и что же выиграла ты? Осталась одна почти в 29 лет?
— Началось! — Миланка вздохнула. — Да уж лучше сейчас, чем в 40 лет узнать, что живешь с козлом!
— Лана!
— Что? Я же не виновата, что все так и есть?
"А ведь я права, — подумала девушка. — После всего, что Денис наговорил… Кто он еще, если не Козел с большой буквы???"
— Если бы вы были женаты…
— Старая песня! — Милана стала ходить из угла в угол. — Ты еще про детишек скажи. А как же? Было бы, наверное, лучше, если бы я сейчас осталась с ребенком на руках.
— Ты бы была не одна… — женщина понимала, что возобновлять их старые споры не стоило.
— Мам, — Лана присела на корточки рядом с Татьяной Николаевной, посмотрела ей в глаза, — ты же прекрасно понимаешь, что ВСЕГО я тебе рассказывать не буду. Просто поверь мне на слово — так лучше!!! Для меня в первую очередь! А ребеночка… — она улыбнулась. — Это дело не хитрое.
— Вот дурочка, — женщина ласково погладила дочь по волосам. — Я же за тебя беспокоюсь, чтоб тебе хорошо было…
— Будет… когда-нибудь… наверное… все будет…
— С твоим то характером… — мать покачала головой.
— Господи, да нормальный у меня характер, — вот так всегда — чуть что, характер ее виноват. — Не хуже, чем у многих.
— Но и не лучше.
— Какой достался… — развела руками Милана. — Какой воспитали…
— Мне иногда кажется, что я к этому вообще никакого отношения не имею, — Татьяна Николаевна улыбнулась. — Илью воспитывала, а ты сама по себе…
— Своя собственная, — продолжила за маму девушка, и они вместе рассмеялись. Это была их любимая фраза. — Мам, скажи, а где коробки с моими вещами? — Лана вспомнила, что привело ее в родительский дом.
— В кладовке, наверное. А что?
— Да так, кое-что понадобилось, — девушка вскочила на ноги. — Спасибо за завтрак. Я… пойду, поищу?
— Иди уж, — махнула женщина рукой.
Коробки и впрямь оказались на том же месте, куда они с отцом несколько лет назад их убрали. В этих трех коробках было все ее детство и юность — игрушки, которые ни за что не хотелось отдавать; конспекты институтских лекций, которые рука не поднялась выкинуть. А также дневники, старые открытки, которые когда-либо ей дарили, коллекция календариков (было у нее такое хобби). И была одна небольшая коробка, заклеенная скотчем, чтобы никто случайно не залез в нее и не увидел содержимое. Вот она то и была нужна Милане.
Проскользнув в бывшую детскую, а теперь просто гостевую комнату, девушка закрыла дверь и, вооружившись ножницами, принялась открывать свои "сокровища". Их оказалось не так много, но каждая из этих вещиц была ей безумно дорога. В эту коробку Лана сложила все, что имело хоть какое-то отношение к Диме — открытка, которую он подписал ей на восьмой день рождения; плюшевый заяц, которого подарил на девятилетие. Книга… Так, что-то про книгу она ничего не помнит. Достала, полистала. Книга легко открылась на середине. Засушенный полевой цветочек… Воспоминания нахлынули на девушку волной.
Глава 2
В то лето ей исполнилось пятнадцать. Из эмоциональной девочки она превратилась в язвительную девушку. В последние два года родители, казалось, совсем перестали быть для нее авторитетом. На их слово она отвечала двумя, все их замечания игнорировала. Постоянно ссорилась с младшим братом. Все родные недоумевали — что случилось с ребенком?
А разгадка заключалась в том, что именно в эти годы Димка отдавал долг Родине — служил в армии. Именно из-за этой невозможности хотя бы изредка видеть молодого человека Милана и срывалась. А еще эти шутки отца: вот, мол, Дима родителям письмо прислал — скоро с невестой вернется. Да еще и задорно подмигивал ей. Знал бы кто, что в тот момент творилось на душе девушки. Ей хотелось рвать, метать, плакать, а вместо этого она просто крепче сжимала зубы, выше задирала подбородок и продолжала делать вид, что ей все равно.
И вот неделю назад отец огорошил ее новостью — Димка вернулся, и их всей семьей пригласили на дачу, отметить это. После ужина Миланка заперлась в комнате. Благо брат был у бабушки и не доставал ее своим присутствием. Встала возле зеркала и стала критически себя осматривать.
Мда… Если сравнивать с тем, что было два года назад, то, конечно, она выросла — вытянулась, немножко округлилась в верхней части тела. Но если сравнить с другими девушками ее возраста… Катастрофа! Других слов у Ланы просто не было. Эта маленькая грудь, эти ребра, проглядывающие сквозь кожу, эти худые и длинные ноги. А самой большой ее проблемой всегда были ее волосы. Господи, ну, почему, почему она вся в папу? Почему брату достались красивые каштановые волосы матери, а ей… Ей — эти ярко-оранжевые, эти рыжие кудри отца! За что такая несправедливость? Неудивительно, что Димка всегда иначе, чем морковкой, ее не называл. А когда после этого она еще и краснела… Ужас!!! Кошмар!!!
