Алана Инош - Ты
Ты овладела гитарой и фортепьяно, выступала на концертах, а с пятнадцати лет начала пробовать свои силы как композитор. Ты закончила музыкальное училище с красным дипломом. В двадцать два года в тебе проснулось желание помогать слепым деткам развивать в себе музыкальный талант, и ты стала преподавателем в филиале музыкальной школы, открытом при том спецзаведении, в котором ты сама училась. Представляя собой вдохновляющий пример, ты стала проводником слабовидящих и незрячих ребят в мир музыки.
Отставив в сторону пустую кружку, я снова нажимаю на "воспроизведение", и просмотр фильма продолжается. Твоя рука обнимает меня за плечи, грея своим теплом, а в окна с завистью заглядывает холодный осенний вечер. На экране мелькают кадры, комната погружена в уютный полумрак, а по дивану протянуты твои ноги в домашних спортивных штанах.
Когда знаешь содержание книги, это, с одной стороны, облегчает восприятие фильма, а с другой стороны, цель такого просмотра — уже не сам сюжет, а то, КАК он из литературного переводится на язык иного вида искусства. Передо мной стоит задача как можно более точно и красочно передать тебе визуальный ряд, чтобы это самое "как" ты могла почувствовать и понять: ведь особенности твоего восприятия окружающего мира делают кинематограф малодоступным для тебя... Впрочем, тебя это не останавливает, как не останавливало в жизни ничто и никогда.
"Зелёная миля" — фильм довольно мрачный и тяжёлый, но завораживающий. Единственное, что я избегаю комментировать — это сцены казней на электрическом стуле: чтобы ощутить весь ужас этого, достаточно и звуков. А описывать бешеные мучительные судороги, сотрясающие тело казнимого, прикованного к стулу крепкими кандалами... как-то не поворачивается язык.
Но тебе это и не нужно: по слуховому каналу ты получаешь гораздо больше информации и впечатлений, чем зрячие люди. Твой слух — не такой, как, например, у меня. Даже не знаю, какой термин подобрать к этому явлению. Это что-то вроде "зрениеслуха" — сложного, необычного, не такого, как у видящих, органа чувств. Ты умеешь "видеть ушами".
Фильм заканчивается. Я спрашиваю:
— Ну, как?
Но ты не торопишься делиться впечатлениями. Тебе надо подумать. Помолчав, ты просишь:
— Завари-ка ещё чаю, птенчик.
Конечно, "смотреть" фильм без изображения — довольно странная затея, но тебе доступен только такой способ. Я могу только пытаться представить себе, как это выглядит в твоём восприятии, какие картины рисует твоё воображение. Учитывая то, что первые девять лет твоей жизни ты могла видеть, в твоей памяти должны были сохраниться зрительные образы этого мира. Ты помнишь, как выглядит первый снег, золотые волосы, летнее утро; ты знаешь, что такое красный цвет и пожухшая осенняя трава. Поэтому ты многое можешь себе представить. Моя же задача — подобрать меткие слова, чтобы твоё воображение заработало. Знаешь, это для меня — неплохая тренировка. Такой навык очень помогает мне, когда я пишу: текст получается "визуальным", описанные в нём картины оживают. Ну, по крайней мере, мне так говорили те, кто читал.
Чайная глубина впитывает твои мысли, и они застывают там, как доисторические мошки в куске янтаря. Если ты хочешь оставить их при себе, я не буду настаивать: они только твои, и ты вольна ими распоряжаться по своему усмотрению. Я просто подливаю тебе чай и пододвигаю бутерброды.
— Неплохо, — выносишь ты наконец свой вердикт фильму. — Но лучше, конечно, читать книгу.
Свою писанину я стесняюсь давать тебе читать... Не знаю, почему. У тебя не так много свободного времени, и его лучше тратить на что-то действительно стоящее. Вот сейчас, например, можно пойти прогуляться перед сном и послушать шёпот осени. Осень — очень интересный рассказчик.
2. Знакомство. Пальцы гитариста
Они тонкие и красивые, сильные, гибкие, ловкие, быстрые, танцующие... Лёгкие, летающие, порхающие, пламенные, вдохновенные. Иногда — плачущие, иногда — грозные, но чаще всего — нежные. Непобедимые и ясновидящие. Эпитеты к ним можно подбирать бесконечно. И всё это будет о них — пальцах гитариста. Твоих.
Впрочем, играть они умеют не только на музыкальных инструментах. Они могут извлекать каскады фантастических аккордов из моей души и моего тела. Они способны излечивать боль, как физическую, так и душевную. Они могут писать картины небесными красками, магией музыки и вдохновения, порывом безумия восторженного Творца. Им под силу строить невообразимой красоты дворцы, в которых можно заблудиться навсегда.
Впрочем, прочти ты эти возвышенные строки, ты бы только усмехнулась над их поэтическим пафосом.
— Ну ты загнула... "Дворцы, в которых можно заблудиться"... Писатель, блин.
Но эти слова, по сути насмешливые, будучи сказаны тёплым, низким и ласковым голосом, не обидели бы меня, а бархатисто скользнули бы по моему сердцу, согревая и окутывая нежностью. Это твоя обычная манера, которая меня и покорила.
Именно твой голос стал моим безумием, моим фетишем. Когда я впервые услышала, как ты поёшь, я поняла: всё, приплыли. Капец. Я пропала. Твоё произношение, манера, интонации, тембр... Всё это с самых первых звуков заиграло на струнах моей души и заворожило, подействовало на какие-то чакры, наверное. Эти вибрации проникали в меня, ласкали, соединяясь со мной и овладевая мной... Слушать их было почти как заниматься сексом.
Это была горячая пора: я училась на пятом курсе и писала диплом. Голова болела и шла кругом, на столе возвышалась огромная кипа ксерокопий, кровать была завалена книгами и ещё одной кипой ксерокопий. На них я иногда и засыпала. А просыпалась с учебником под задницей, а под головой — с папкой материалов для теорчасти. Тут же стояла грязная посуда: я питалась, не отрываясь от работы. Булочка в зубах, квадратные глаза и судорожно скрюченные над клавиатурой пальцы — вот был мой примерный портрет того времени.
— Мда, — сказала моя давняя подруга Рита, однажды придя ко мне в гости и окинув взглядом всю эту "красоту". — Слушай, так же просто чокнуться можно. Как насчёт немножко отдохнуть?
С Ритой мы дружили со школьной скамьи. Ничего "такого", обыкновенная дружба одноклассниц, хотя... Мысли посещали мою голову всякие. Мы были похожи: у нас одинаково не клеилась личная жизнь, было туго с парнями, а наши головы пухли от нереализованных стремлений. Рита мечтала стать певицей, а я — писателем. Мы занимались этим пока только как любители: я писала "в стол", а Рита ходила на занятия по вокалу и изредка выступала.
