Утилизация (СИ) - Тараканова Тася
Лестница подошла к концу, мы вступили под металлическую арку в ворота пионерлагеря. Перед нами расстилалась неширокая аллея, по бокам которой стояли сосны, тянущие к небу свои макушки. Всё, как обещано. Сосновый бор вдали от цивилизации. Тишина, густой воздух с запахом нагретой коры и хрустальный звон комаров над головой.
— Ах, ты, — прихлопнула комара на щеке, и ещё одного, впившегося в палец.
Длинная аллея вела в лагерь, я чуть не застонала от отчаяния. Сколько же ещё идти!
— Я так устала. Мне так плохо, я разваливаюсь на глазах, — откликнулась Галя в ответ на мой безмолвный ропот. — Что делать? Что мне делать?
Она даже перестала жевать, тоскливо, с каким-то безнадёжным смирением глядя на дорогу. Галина Ивановна выглядела жалкой, словно героиня мыльной оперы. Её драматический монолог не особо тронул меня, скорее удивил. Нельзя же быть такой легковерной. Как-то не к лицу даме постбальзаковского возраста страдать на тему обманутых чувств. Про деньги это вообще отдельный разговор.
—У нас в садовом обществе есть старый деревянный колодец, когда надо ручку вращать, и ведро на цепи вверх поднимать. Подойду, смотрю вниз, вода тёмная, холодная. Манит.
Мной овладела дикая тоска. Как же мы с Галей похожи, хоть разница в возрасте у нас три десятка лет, а может и больше. Мы родственники с дырой в душе. Пожертвовав в отношениях с мужчинами собой, мы потеряли себя. И теперь пытаемся найти дорогу обратно.
— Надо догнать остальных.
Мы шли вперёд не в состоянии прибавить шагу, две уставшие от жизни женщины, жующие жвачку.
— Подруга мне говорила, Галя, опомнись, что ты делаешь? Если он обманет? А я думала, завидует мне, что такая любовь. Никого не слушала. Он меня избил ещё три раза. Ненавидел прям, гнал в шею. Если бы ты знала, Юлечка, какое разочарование. Какой несчастной я себя чувствую, без всего осталась.
Галя говорила и говорила, её негромкий голос скользил мимо моего сознания.
Мы приехали в торговый центр в большой магазин для новорожденных. Срок был тридцать шесть недель, и я упросила мужа поехать и прикупить вещички для ребёнка. Муж висел в телефоне, переписывался с кем-то, улыбался. Стараясь не замечать не мне адресованных улыбок, я смогла отвлечься, рассматривая одёжку для малышей. Сердце сжималось от предвкушения, что я надену нежную розовую красоту на мою девочку. Я не скрывала умиления и восторга, когда касаясь пальцами, провела по комбинезончику.
— Какое чудо… возьмём?
Злой взгляд в мою сторону.
— И вот эти ползуночки, распашонку и шапочку к ним. Всё в комплекте. Правда, миленькие?
Мои восторги оторвали его от переписки. Он засунул телефон в карман, взял шапочку, посмотрел цену. Честно сказать, я выбирала самые скромные вещи.
— Ты курица, сейчас начнёшь тратить мои деньги на одежду, которая ребёнку нахер не нужна.
Меня мгновенно затрясло. Его нападки никогда не заканчивались одной фразой. Отвернулась, чтобы украдкой стереть слёзы, сделать вид, что ничего особенного не произошло. Обмануть не удалось. Он схватил меня за плечо и грубо повёл из зала, словно вышибала, тащивший зарвавшуюся пьяньчужку. Он остановился в коридоре, начал орать и размахивать передо мной руками.
— Ты опять собралась истерики закатывать! Ты никто! Какого чёрта я должен тебя постоянно терпеть?
Люди с опаской поглядывали на двухметрового детину, оравшую на маленькую беременную меня. Никто не подошёл, не вмешался, не заступился, да и чтобы это изменило.
— Знаешь, как я ненавижу твои слёзы! И всё равно испытываешь моё терпение. Ты меня достала, истеричка, — прошипел он мне в лицо. — Когда только перестанешь мне нервы мотать.
Резко развернувшись, он пошёл прочь. Без денег, документов и телефона я осталась в торговом центре на другом конце города от нашей квартиры. Потерявшись в пространстве, я добрела до лавочки и села, очутившись в безвоздушном пространстве. Мой мозг отключился. Я ничего не ощущала, не анализировала, не билась в истерике.
Из состояния отупения вывели физиологические потребности. Как в замедленной съёмке, я добралась до туалета, ополоснула руки и лицо холодной водой, посмотрела в зеркало. Оттуда глянуло на меня серое безэмоциональное лицо, с тёмными кругами вокруг глаз, как после наркоты. Веселушку, хохотушку, умницу, красавицу перепрограммировали в зомби.
Свой телефон я не взяла специально, чтобы не бесить мужа. Ему не нравилось, когда при нём я что-нибудь читала, сумочку с кошельком и карточкой нечаянно оставила дома, потому что от злобных слов «я вечно тебя жду», вылетела из квартиры как пробка из бутылки. Он не хотел ехать, не скрывая злость и раздражение от поездки. Уже в дороге я сто раз пожалела, что упросила посетить торговый центр.
Сейчас, глядя в зеркало, я отчётливо поняла, мне нельзя возвращаться к мужу. Это крайне плохая идея. Был вариант поехать к матери, но там отчим и сестра.
Мама второй раз вышла замуж, и с отчимом я не ужилась. Он как кукушонок правдами и неправдами выталкивал меня из родного гнезда, словно я отбирала у него последний кусок хлеба. Мама после появления сестры отстранилась от меня, и чтобы меньше слушать нытья и упрёков отчима, спровадила к бабушке – матери отца. Бабуля не могла похвастаться добрым нравом, но мы с ней худо-бедно ладили. Когда она умерла, я продолжала жить в её квартире, но ни продать, не обменять малогабаритную двушку не было возможности, потому что в ней имел долю мой дядька, давно осевший где-то на Северах.
Квартира осталась за мной, я оплачивала коммуналку втайне от гражданского мужа, сказав ему вскользь, что это имущество дядьки, и он туда поселился. Больше по поводу квартиры муж ко мне не приставал, а у меня беременной и слезливой появилась, кажется, последняя здравая мысль, что скоро придётся спасаться бегством с лялькой на руках, потому что я была в двух шагах от физического насилия.
У мужа нарастала ненависть ко мне: к моим слезам, просьбам, к моему внешнему виду. Кидание в меня вещей, выкручивание рук, болезненные щипки до синяков уже произошли, оставалось немного времени до родов, а потом можно будет и не церемониться. Втихушку от мужа я копила небольшие суммы и прятала их в двушке. Мою карточку муж регулярно проверял и под разными предлогами выуживал деньги. Так я лишилась почти всех декретных, потому что ему понадобился срочный ремонт автомобиля.
Мир не без добрых людей, я доехала на автобусе без билета до нужной остановки. В потёмках добралась до бабушкиной квартиры, тихо порадовавшись, что она у меня есть. Запасной ключ от квартиры хранился у соседки тёти Любы.
Попав домой, не раздеваясь, я легла на кровать и постаралась не думать. Ради ребёнка надо было сохранять, если не спокойствие, то хотя бы остатки мужества. Мне удалось уснуть. Под утро отошли околоплодные воды, на скорой помощи меня доставили в роддом. Моя недоношенная девочка весом 1700 грамм сразу заболела двусторонним воспалением лёгких, её определили в реанимацию, а меня, как не имеющую «паспорта» беременной, через два дня выписали из роддома, сказав, что можно узнавать о самочувствии дочери каждый день.
После бабушки остался старый телефон с разбитым экраном. По нему я звонила, выслушивала ответ «состояние тяжёлое», и падала на диван. Вскоре звонить перестала, просто ждала страшное известие и смотрела на окно.
Дорога вывела нас на утоптанную большую площадку с флагштоком, по периметру которой шли бетонные плиты. Здесь в былые времена пионеры поднимали флаг на утренней линейке в сопровождении барабанного боя. Нас уже ждали. Невысокий упитанный лысый мужик с гладко выбритым лицом в спортивных штанах, мало похожий на продвинутого психолога, помахал рукой, подзывая нас ближе.
— Здравствуйте, мои милые, — жизнерадостно обратился организатор к нам с Галей, когда мы добрались до группы женщин. — Подтянулись отстающие, и мы, наконец, все собрались. Меня зовут Арнольд Анатольевич. Имя, я думаю, не забудете, оно у меня, как у Шварценеггера.
