Доверься мне (ЛП) - Сквайерс Мэган
Сейчас есть только я: никакой неуверенности в себе, нервозности, и лишь пара причин для недовольства. Двадцать два года — хороший возраст, чтобы обрести себя, хотя, если подумать, я никогда не чувствовала себя потерянной. С юных лет мне полюбилась своя неуклюжесть, потому что она отличала меня от других девушек. Я не соответствовала стереотипному образу, и даже если бы захотела подстроиться под него, то, скорее всего, потерпела поражение. Я знала себя достаточно хорошо, чтобы понимать, чего стоило ожидать.
Вот что значит чувствовать себя комфортно в собственном теле: тебя больше не беспокоят даже твои недостатки, заставляя лежать без сна, терзаясь в сомнениях. Ты принимаешь их, потому что они часть тебя, и, чтобы полностью обрести себя, нужно понимать, что хорошее идёт рука об руку с плохим.
Никто не идеален.
Может быть, поэтому я и художница. Возможно, это моя жизнеутверждающая попытка создать что — то, что станет несколько совершеннее, чем когда — либо смогу я сама, будучи человеком. Скорее всего, мне суждено блуждать вокруг да около, спотыкаясь, но мои работы могут направить меня дальше. Я знала достаточно много о Микеланджело, чтобы понимать, что он был далёк от совершенства. Но его Давид? Возможно, изваяв статую, он получил хотя бы небольшое представление о том, каково это — быть Богом. Понял, что значит быть Создателем, а не созданным.
В голову не приходило ничего, что могло бы с этим сравниться. Одно это впечатляло.
— Он великолепен.
Ева и её беззастенчивое восхищение мужчиной из камня вновь привлекли моё внимание.
— Прости, Ева. Он не доступен. — Я быстро покачала головой, и кончик хвоста тёмных волос хлестнул меня по щеке. — Он целиком мой.
— Думаю, мне придётся сразиться с тобой, Джулс, — подал голос Йен — мой сосед по квартире, подойдя со спины и положив мне на предплечья две большие руки. Прикосновение было тёплым и приятным, он шутливо раскачивал меня из стороны в сторону на манер маятника.
— Не хочу тебя разочаровывать, но почти уверена, что Давид не был геем. На самом деле, если я правильно помню, он слишком любил женщин. — Протянув руку, я сжала пальцы Йена своими. — Вирсавия [6] не вызывает никаких ассоциаций?.
— Дай парню помечтать. — Он положил тяжёлую руку мне на плечо и наклонился вперёд, золотистая чёлка упала ему на глаза. Радужки его глаз как всегда зелёные, но на фоне изумрудного блейзера они казались на несколько оттенков темнее, чем обычно, и из — за исходившей из них энергии он выглядел необыкновенно привлекательным. Своей ленивой улыбкой и красноречивыми глазами он заставлял сердце биться чаще, никак не меньше.
Йен взъерошил волосы ладонью и повернулся к нашим ученикам, продолжая:
— А пока я предаюсь мечтам, вы начинайте делать наброски. Смело располагайтесь там, где найдёте место, и не мешайте другим посетителям. Но постарайтесь рассредоточиться. Не хочу, чтобы на всех рисунках оказалась задница Давида. — С застенчивой улыбкой, которую он отточил до мастерства еще в юности, я в этом уверена, потому что она всегда хороша и одинаково убедительна, Йен добавил:
— Хотя, кого я обманываю, это определённо меня устроит.
Есть такие парни — геи, которые ведут себя как подружки. Ну, знаете, такие, с которыми ты можешь пойти по магазинам и поболтать о последних сплетнях из глянцевых журналов, попивая мартини и космополитен. Те, кто будут смотреть с тобой «Секс в большом городе» в тысячный раз, нанося тебе на ногти лак самого модного оттенка в этом сезоне.
А есть такие, как Йен.
Когда дело доходило до него, не существовало никаких стереотипов. Он мужественный и сильный, но в то же время нежный и талантливый, из — за чего невозможно сопротивляться его сексуальности, находясь в непосредственной близости с ним. И это полный отстой, потому что из — за его неоспоримо притягательного ореола весь первый курс я провела, не понимая, что сохну по парню, который не сможет полюбить меня в ответ.
Но, как оказалось, Йен влюбился в меня, правда, не в романтическом смысле, как я надеялась, наивно фантазируя о нём на занятиях по фотографическому материалу в композициях. Он стал моим братом, верным соратником, и за прошедшие три года лучшим соседом, о котором я могла только надеяться и мечтать, учитывая свои потребности и желания.
Чистоплотный и собранный, с туалетными принадлежностями, аккуратно расставленными в ванной, как парфюм на прилавке в Macy’s. Талантлив на кухне и безоговорочный гурман, с кулинарными навыками как у подающего надежды Нью — Йоркского шеф — повара. И самое главное, он стал для меня кем — то вроде личного психотерапевта, пока я прокладывала себе путь через взлёты и падения, какие мог предложить Нью — Йорк, от фальцета до естественного тембра. Он — моя первая октава [7]. Йен был всем для меня, исполняя почти все желания.
Но если дело доходило до романтики, на него не стоило рассчитывать.
К сожалению, это также касалось и последних четырёх парней, с которыми я встречалась. Я не считала себя слишком разборчивой, но признавала, что мужчинам труднее меня заполучить, чем других девушек моего возраста. И я не имею в виду, что проблемы возникают из — за того, что мне чересчур нравятся ухаживания. Это игры для взрослых.
И не про меня. Я не дразнилка. Если уж на то пошло, то даже легкодоступна. Я столько раз пересекала домашнюю базу, что могла бы сойти за кэтчера [8]. Устроившись поудобнее, я уперлась бутсами в землю и приняла позу.
Физически я вполне доступна. Возможно, меня просто трудно понять.
Последний парень, с которым я проводила время, был сыном бизнесмена из списка Fortune 500 [9], сомневаюсь, что его отец представлял себе, что его невестка будет студенткой — искусствоведом/бариста/наставницей молодежи.
Родители мечтали о большем для своих детей, я знала. Они росли, зачастую отрешившись от реальности, и потом, когда понимали, что не смогут осуществить свои мечты, отбирали молодость у отпрысков, подсовывая им свои надежды, как какую — то эстафетную палочку в гонке отцов и сыновей.
Некоторые говорят, что это наследие. Я же считаю, что это компенсация для живущих воспоминаниями.
В случае с тем парнем мы расстались довольно быстро, раньше, чем я успела привязаться к нему, что кажется текущей тенденцией во всех отношениях за последнее время. Вероятно, так происходит постоянно, поскольку я даже не даю шанса своему имени встать рядом с другим.
Иногда мне кажется, что я всегда буду Джули Торнтон. Как если бы я принадлежала только себе и не была связана ни с кем другим. Двадцать два — это ещё не старость, но я наблюдала, как мои ровесники один за другим присоединяются к клубу партнёрства и парочек. А я одиночка. И если ослабить бдительность и быть откровенной, иногда мне тоскливо.
И я благодарна таким поездкам, как эта. В которых моя жизнь синхронизировалась с чужими, и наши часы тикали бок о бок. Мы сможем пережить эти мгновения годами позже, наслаждаясь напитками в руках. Сможем извлечь воспоминания из хранилища и перечитать, испытать их вновь, в этот раз в виде истории.
Мне повезло провести это время с Йеном и моими учениками.
Жизнь создана для того, чтобы ей делиться.
Когда я снова посмотрела на статую, мой пульс дрогнул при мысли, что Микеланджело был отшельником, как и многие его талантливые единомышленники, жившие до и после него.
Ошибалась ли я, желая другой жизни? Или не права, мечтая о том, чтобы меня удовлетворяло нечто большее, чем моё искусство?
И тут меня осенило, словно холодная мраморная плита обрушилась на сознание.
Может, Микеланджело тоже хотел не этого. Может, в конечном итоге это всё, что ему удалось создать.
Проблема в том, что вы можете любить своё творение всем существом, отдавать ему частичку себя, наполняя собственной кровью, но вы никогда не вложите в него душу, каким бы живым и бессмертным оно не казалось.
