Пэт Конрой - Принц приливов
В первые недели войны с государством Люк буквально упивался своим «правом первородства». Непревзойденное знание местности и всех тайн, что хранили низины, давало ему ощущение безопасности. Чужаки пытались преследовать уроженца этих краев, которому реки поведали столько, сколько может вместить человеческая жизнь. Люк постоянно обходил свои владения, помня о данной им клятве. Передвигаясь пешком или на небольшой парусной лодке, он внимательно следил за перемещением грузов и людей по воде и суше. Люк знал, сколько грузовиков пересекает мосты и сколько товарных вагонов прибывает с севера по двум железнодорожным веткам. Он устроил себе две надежные конспиративные квартиры: одну в Саванне, другую — в Брансуике. После каждого налета Люк покидал Коллетон недели на три, пока те, кто за ним охотился, не уставали от бесплодных поисков. По всем прибрежным островам, в высохших колодцах и под фундаментами разрушенных домов, брат оборудовал тайники с оружием, едой и прочими необходимыми вещами.
Первые его налеты были просто актами вандализма, хотя и очень высокого уровня. Люк с детства многое умел, многому научился в лагере морского спецназа и в джунглях Вьетнама. Все это пригодилось ему теперь, когда он сражался в одиночку. Он применял прежний опыт и набирался нового. Люк анализировал ошибки и свои пока еще скромные победы, собирал данные для последующих операций, шлифовал навыки. В результате очередной налет поражал уже не столько дерзостью, сколько возросшим профессионализмом. Изоляция от мира, замкнутость и жгучая необходимость быть сосредоточенным сделали его предельно осторожным и очень опасным противником. В густых лесах, близ больших болот, брат с луком и стрелами охотился на белохвостых оленей, удивляясь своей способности часами выжидать добычу, притаившись на дереве неподалеку от соляной проталины. Он чувствовал магию природы и животного мира, и его сердце наполнялось благодарностью к растениям, оленям и островам. Люк начал понимать, какие удивительные чувства испытывали здесь люди тысячу лет назад, он словно сам перенесся в то время, став одним из племени йемасси. Люк был благодарен особям, питавшим его своим мясом; теперь он знал, почему древние поклонялись оленям, считая их богами, и почему в молитвенном экстазе изображали их на стенах пещер. Никогда еще он не жил столь простой и полнокровной жизнью; никогда не делал только то, что действительно необходимо, а не продиктовано правилами, придуманными в обществе. У него не прекращались яркие динамичные видения. Теперь Люк отдыхал преимущественно днем. Он спал, а в небе кружили поисковые самолеты и вертолеты, высматривавшие его. Ему снились невероятные, фантастические сны. Пробуждаясь под звездным небом, он радовался, что картинки не тускнеют, а превращаются во фрески, нарисованные на небе. Люку нравилось жечь собственность захватчиков, он делал это со страстностью революционера. В его голове постоянно рождались новые идеи; им было там тесно, и они выплескивались наружу.
Иногда Люк считал себя последним здравомыслящим американцем. Если его одолевали сомнения в правильности избранного пути, он повторял себе трагическую статистику Хиросимы и Нагасаки. Он вел собственные теоретические расчеты и верил, что если помешает созданию тысячи бомб, то спасет сто миллионов человеческих жизней. Люк начал прислушиваться только к тем советам, что звучат у него в голове. Внутренний голос всегда был требовательным и бескомпромиссным, он определял правила поведения, намечал долгосрочные цели и благословлял на проведение партизанских вылазок. Люку казалось, что с ним общается его совесть, и он с благоговейным восторгом слушал ее, бродя по куску земли, где не было ни правительства, ни законов. Брат не без удовольствия осознавал ту легкость, с какой он превратился в современного цивилизованного разбойника. Он без колебаний воровал еду, средства передвижения, оружие и боеприпасы. Люк ощущал себя непреклонным защитником родной земли, попавшей в беду. И не его вина, что порой горизонты расширялись, охватывая не только округ Коллетон, но и всю прекрасную планету.
Люка часто тянуло на место, где стоял Коллетон. Он шагал по несуществующим улицам и вслух называл каждую семью, жившую на каждом преданном запустению акре. Брат бродил по бывшим кладбищам, пробираясь между ямами, что остались после извлечения гробов. Он ходил по улице Приливов, где навсегда затихла торговля, разговоры и шум редких машин, где ноздри уже не пьянил изысканный аромат кофе. Но для Люка город не исчез; брат чувствовал, что Коллетон просто скрылся под землей и теперь силится восстать оттуда во всем блеске и величии воскрешения. А потом Люк попадал в очередной свой сон наяву и вдруг начинал слышать стенания Коллетона: длинное и скорбное перечисление понесенных утрат. Постепенно звуки превращались в печальную элегию или траурный марш, чтобы затем вновь перейти в плач по уничтоженному городу. Единственной свидетельницей прогулок Люка была луна. Она освещала ему путь к месту, где когда-то стоял дом его деда и бабушки. Люк злился на себя, что не может отыскать этот участок возле речного берега. Все знакомые ориентиры были уничтожены. К счастью, уцелел черный дуб, на коре которого Люк, Саванна и я в одно из пасхальных воскресений вырезали свои имена. Израненная почва успела покрыться побегами кудзу и диким просом. Только память говорила, что на этом месте, в скромном белом домике, когда-то жили Амос с Толитой. Люк стал спускаться к плавучему причалу и вдруг обо что-то споткнулся. Брат вернулся назад, нагнулся и… достал из высокой травы дедов крест. Люк взвалил находку себе на плечо и, обрадованный, что может почтить память деда, прошел по всей улице Приливов, вспоминая Амоса Винго. Крест врезáлся ему в плечо, давил своей тяжестью, царапал и одновременно благословлял, напоминая Люку о справедливости его миссии.
Люк нес крест, а из тишины, из ниоткуда, громко и настойчиво звучали голоса, призывавшие его — их речного парня, собрата и защитника. Люк обещал, что не допустит строительства, уверял, что не сдастся и не смирится с гибелью города, который любил больше всего на свете. Голоса восторженно приветствовали его. Люк клялся, что заставит мир выслушать его послание, что вдохнет в эти поруганные земли новую жизнь, что воскресит Коллетон подобно Лазарю, поднятому из гроба.
— Они узнают обо мне, — кричал Люк. — Они вызубрят мое имя. Они научатся меня уважать. Я заставлю их в точности восстановить город, каким он был.
Люк умолк. Голоса тоже стихли. Брат снял крест и почувствовал, как внутри у него зазвучала радостная музыка освобождения. Люк пустился в пляс, крича и кружась в своем танце. Иногда он замирал на месте и громко возвещал:
