Вика Милай - Re:мейк
– Ну что, готова? – спросил он меня.
– Всегда готова, – ответила я.
– Тогда начинаем!
Мотор заглох, самолет замер, словно кто-то дернул стоп-кран. Маленькое облако у крыла – вот последнее, что я запомнила... Что вытворял самолет несколько минут подряд, мне было неизвестно. Он стремительно обрушился вниз, затем, бешено взревев, ринулся ввысь, потом валился набок и кружился. В какой-то миг я посмотрела в окно и обнаружила, что за окном земля, а небо где-то внизу. Такой кошмар мне даже присниться не мог – меня сперва тянуло вниз, потом с тем же остервенением вверх, так что я вжала голову в плечи, чтобы ее не оторвало. Меня трясло, вертело и кидало из стороны в сторону, как поросенка в мешке. А временами казалось, что я очутилась в утробе гигантского морского котика, который долгое время прозябал на суше и, добравшись, наконец-то до воды, кувыркался на славу. Я сидела, вжавшись в кресло, и терпеливо ждала, когда же это кончится. Во время непродолжительных перерывов между фигурами меня начало подташнивать. Вот когда выяснилось, для чего Саша протянула мне полиэтиленовый мешок перед вылетом. Я боролась до последнего, я вытирала мокрые ладони о сарафан, старалась глубже дышать, чтобы пересилить слабость, которая мною овладела. Я не могла опозориться перед летчиком и пожаловаться на плохое самочувствие. Голова сама собой клонилась, так что даже глаз было не поднять и не посмотреть на летчика в первой кабине. «Бедный Леденев, – слабо соображала я, – если мне так тяжело просто сидеть в кабине, каково же ему управлять этим взбесившимся металлом?» Я с усилием дотянула руку до кнопки связи и сказала первое, что пришло на ум:
– Может, домой поедем, а? – Я старалась придать голосу бодрости, а получилось жалобно и заискивающе.
– Понял, – только и ответил он.
Безумство прекратилось как по волшебству. Засияло солнце. Появились облака, и забрезжила земля под нами. Мы возвращались к аэродрому тем же маршрутом, над шоссе и поселком. Я сидела обессиленная и опустошенная, словно возвращалась с линии фронта в тыл после продолжительных боев, и мечтала лететь так много часов и ни о чем не думать. Леденев вел переговоры по связи, докладывался, получал разрешение на посадку. Самолет мягко приземлился на полосу и свернул на стоянку. Странно, но ничего не изменилось: тот же пес спал у бочек, у домика курили те же летчики, Саша размахивала руками, вступив, видимо, в ожесточенный спор с невысоким усатым мужчиной. Он сплел руки за спиной, по его лицу блуждала улыбка. На нас никто не обращал внимания. Нелепо было ожидать перемен: я взглянула на часы и с удивлением обнаружила: мы отсутствовали не больше двадцати минут. Самолет остановился, мотор затих. Я сдвинула фонарь и с грустью осознала, как бесприютно возвращаться на землю, на которой тебя никто не ждет.
Леденев спрыгнул на крыло.
– Что скажешь? Как впечатления?
Я не могла его разочаровать, пересказывая весь ужас, который пережила. Он ожидал восторга. И я воскликнула искренне и по возможности правдиво:
– Такого со мной еще никогда не было!
– Подробнее. Что запомнила? Что увидела? – дотошно расспрашивал он и внимательно смотрел в глаза.
– А вас как зовут? – спросила я.
– Почему вас? Не такой уж я и старый. Зовут меня Андрей, – улыбнулся он.
– А меня Марина.
– Я знаю, ты говорила. Слушай, ты какая-то бледная. Сходи в дом, чаю попей, съешь чего-нибудь. После полетов всегда есть хочется.
Он склонился надо мной, отстегивая ремни. Я слышала запах его волос, чувствовала его прикосновения, а сердце гулко отсчитывало первые минуты моей любви. Я уже знала наверняка, что все в нем дорого мне, дорого и знакомо. С влюбленной дальнозоркостью я безошибочно определила, что из нас двоих я всегда буду ведомой, а он ведущим, я буду любить, а он позволит себя любить, я стану отдавать, а он – благосклонно принимать. Мне хотелось сказать ему, что у меня нет выбора, что я согласна на все, потому что слишком долго его ждала. Андрей подал мне руку. Я выбралась из кабины, спрыгнула на землю и на ослабевших ногах поплелась к домику.
В доме было прохладно. Большой стенд с фотографиями летчиков, самолетов, какими-то схемами и внутриклубными объявлениями, висел прямо при входе, в небольшой прихожей, за ней следовали кухня и две жилые комнаты. Крутая деревянная лестница без перил из кухни вела на второй этаж. В комнате над журналами склонилась Серафима Петровна. Под потолком был закреплен огромный винт, на стенах развешены карты города и области, схемы маршрутов. Время от времени Серафима выбегала на тесную кухоньку и что-то помешивала в большой кастрюле на электрической плитке. Близилось время обеда. Я глянула в зеркало – вид у меня был жалкий: лицо бледное, осунувшееся, темные полусферы под глазами, растрепанные волосы. Серафима Петровна расспрашивала про полет, пока заваривала чай, и участливо вздыхала. Я отвечала через силу – немного кружилась голова. Она поставила передо мной кружку: «Выпей, Мариша, я покрепче сделала». Маленькими глотками я отпивала горький чай, чувствуя, как силы медленно возвращаются в мое тело, словно дождевая вода в пересохшее русло ручья, и с интересом осматривалась по сторонам: таким необычным оказался мир, в который случайно попала.
Вошел Павел Александрович. Увидев меня, он отступил на пару шагов назад и всплеснул руками:
– И-и-их! Лапочка моя, как же тебя угораздило? Ай-ай, подумать только, – на лбу испуганно сошлись разметанные бровки.
– А что случилось? – Я поднялась со стула и снова присела. Я не знала, как себя вести, и оглянулась на Серафиму Петровну, ожидая поддержки. Судя по всему, она была удивлена не меньше моего.
– Что же это такое? Как же это называется? – причитал старичок, морщась, как от зубной боли. – Оставил девочку на пару минут, и тут же увели.
Он обращался к Серафиме Петровне:
– Я же, главное, отлучился в поселок буквально на полчаса за продуктами. Орлов уезжал, ну и меня захватил.
– Паша, да что случилось-то?
Серафима Петровна – его жена, – догадалась я. Было в них едва уловимое сходство, которое накладывает многолетний брак.
– Леденев тут как тут, понимаешь, цап мою лапочку и улетел, – причитал старичок. – Я ему русским языком объяснил – покатушник тебя дожидается. Он до сих пор в машине сидит. Ну, я ему покажу. Лапочка, тебя же никто даже не предупредил, что ты на самолете полетишь. А если бы тебе стало плохо?
– Да ничего страшного, мне понравилось, – я попыталась успокоить его. – Решила, что всех новичков сначала на самолете катают, для ознакомления.
– И заниматься у нас не передумала? – недоверчиво спросил он.
– Нет.
