Ольга Шумяцкая - Эль скандаль при посторонних
(Тут я останавливаюсь и поднимаю глаза на Что-то.
— А как вас зовут? — спрашиваю я.
— Смело! — восхищается Что-то. — Погоняло хочешь? Зови Толиком.)
Уважаемый Толик!
Честное слово, я больше не буду: спать до 11 утра, ездить в автобусе без билетика, тайком от своего мужа Большого Интеллектуала покупать предметы женского туалета в магазине «Дикая орхидея», каждый день звонить Мурке и трепаться с ней по часу без карточки, красить губы коричневой помадой, засовывать в стиральную машину белое с цветным, оставлять зубную пасту в душевой кабинке, смотреть телевизор до часу ночи, особенно сериал «Черный ворон», который я и так знаю наизусть, так как читала книгу, загибать страницы у книг и отворачиваться в кино, когда там пилят людей, потому что потом ни одной рецензии толком не напишешь и коллеги говорят, что я необразованная.
Торжественно обещаю: после каждой еды мыть посуду, каждый вечер готовить Интеллектуалу горячий ужин, три раза в день гулять с пуделем, а то если два, он писается в ванной, тратить на питание не больше, но и не меньше, чтобы не ограничивать себя в витаминах, прочесть книгу Сергея Эйзенштейна «Статьи о кино», изучить биографию Дзиги Вертова, отдать свою кровь в Фонд президентских инициатив, научиться курить взасос, потому что не взасос стыдно, зарабатывать не меньше 300 у.е. в месяц, лаять не чаще 1 раза в неделю.
Еще могу попробовать научиться делать мостик и березку, но это не наверняка.
Спасибо за внимание!
Адрес моей электронной почты: [email protected] На случай экстренной связи.
С общим приветом, Мопси.
Что-то по имени Толик внимательно прочел мою записку, потыкал в нее толстым пальцем с крабом и спросил:
— Триста у.е. — это что?
— Это зарплата, — пояснила я.
— Ты серьезно? — поинтересовался он.
Я кивнула. Толик пожал плечами, как бы говоря: ничего не понимаю в этой жизни!
— Так бывает? — спросил он с тяжелым недоумением, перерастающим в обиду. В принципе он имел право обижаться. Никто никогда не говорил ему, что на свете бывают зарплаты в 300 у.е. и что люди даже на них живут.
Я еще раз кивнула. Должен же кто-то открыть бедному мальчику глаза на мир. Что-то понурился. Ему было тяжко переживать крушение идеалов.
— А... вот это... насчет лая. Чего-то я недопонял.
— Ну, знаете, — сказала я, — иногда ужасно хочется полаять. Полаешь, и вроде легче жить.
— Это да! Это правда! — оживился Толик. — Я тоже замечал. Дашь какой-нибудь шестерке по мозгам, и сразу кайф.
— Нет, Анатолий, вы не поняли. Тут другое. Я не имела в виду лаять на кого-то. Я имела в виду лай как акт самосознания.
— А... ну да... ну тогда... конечно... как акт — это я понимаю, — пробормотал он.
— Все остальное тоже понятно? — спросила я, показывая на записку.
Что-то молча кивнул.
— Тогда как быть с зарплатой?
Что-то молча вынул из кармана пачку баксов, отсчитал триста штук и протянул мне.
— Иди, — сказал он. — Живи. — Он немножко подумал и добавил с сомнением: — Если сможешь.
И я пошла домой. Больше идти мне было некуда.
— Эй, как там тебя, погоди! — вдруг раздалось за спиной. Я остановилась. — А ты че, правда куришь не в затяжку или так, пургу гонишь?
— Правда, — печально вздохнула я.
— Хочешь научу? — искренне предложил Толик.
— Ну что вы, Анатолий! — с чувством сказала я. — Я очень благодарна вам за все, что вы для меня сделали, но вынуждена отказаться от вашего любезного предложения. Понимаете, я уже однажды пробовала, и меня потом сильно тошнило. Так что я уж лучше дома.
— Ну, дома так дома, — разрешил Толик.
Так началось мое великое сидение дома с непредвиденными последствиями. Целыми днями я торчала у компьютера. Играла сама с собой в карты. Никакой личной жизни не намечалось. Иногда я думала о том, что неплохо бы сходить навестить Толика, но что-то меня останавливало. Интеллектуал слонялся поблизости, поминутно требуя то питания, то внимания. Он задавал вопросы. О! Какие вопросы он задавал! Вот они, его вопросы: «Потеплело-то как, а?» или «Видала Коляна? Когда трезвый, совсем другой человек, правда?». Наконец он не рассчитал меру моего терпения и задал вопрос, который полностью изменил нашу жизнь на ближайшие месяцы.
— Как ты думаешь, — спросил Интеллектуал, — если я сдам в химчистку зимнюю куртку, они скоро ее вернут?
Я выключила компьютер и повернулась к нему.
— Послушай, — как можно мягче сказала я. — Сегодня какое число? Двадцатое мая? Тебе необходима зимняя куртка?
— Да... нет... — пробормотал Интеллектуал и сделал шаг в сторону, намереваясь слинять, но я его не пустила. Я зацепилась за его рукав и притянула поближе к своему стулу.
— Нет уж, подожди, — строго сказала я. — Давай разберемся. Сегодня двадцатое мая? Двадцатое. Тебе очень надо знать, когда вернут зимнюю куртку? Ты ее собрался носить? Ты без нее на улицу выйти не сможешь? Ты меня отвлекаешь от дел, — тут я сделала широкий жест в сторону компьютера, — буровишь идиотскими вопросами, может, дашь уже наконец спокойно поработать?
Последние слова я выкрикнула на хорошем истерическом накале. Так что потом долго собой гордилась. Интеллектуал надулся, распустил нос и отправился в спальню. Я отправилась за ним. Интеллектуал лежал в постели, свернувшись калачиком, и тихо плакал в подушку. Малый пудель Найджел Максимилиан Септимус лорд Виллерой сидел у него в ногах и лизал пятку. Вторая пятка торчала просто так. Я присела на краешек и слегка ее пощекотала. Интеллектуал дернулся и поспешно засунул пятку под одеяло. Ну, как хочет. Не желает мириться — не надо. Так я ему и сказала, после чего покинула помещение.
В принципе он мог бы и не плакать. Потому что сам виноват. Потому что степень занудливости моего Интеллектуала иногда зашкаливает за планку всяческих соображений. Накануне нашей свадьбы я углядела в его ежедневнике — не специально! Я не подглядывала, честное слово! — так вот, я углядела такую запись: «13.00. Женюсь на Мопси. 19.00. Концерт в Консерватории по абонементу». Всю свадьбу я с трепетом душевным ждала, что он встанет, махнет ручкой и скажет: «Ну ладно, ребята. Счастливо оставаться. Я в Консерваторию». Но не встал. Он остался. К большому моему удивлению. То ли репертуар был не очень. То ли исполнители не ахти. А недавно в его записной книжке я обнаружила его личные имя, отчество, фамилию, написанные его личным почерком. И телефон с каким-то странным кодом. Что это? Почему Интеллектуал записывает в своей записной книжке свои имя, отчество, фамилию? Зачем? Что это за телефон? Что за город? Может, у него другая семья? Но зачем он записал ее телефон? Не помнит? Склероз? Маразм? И главное, никакой конспирации. Стало быть, меня не боится. А может, это для меня телефон? Ну, мало ли что случится. Вдруг его вторая жена будет рожать. Тогда я смогу позвонить, узнать, кто родился — мальчик или девочка. Ах, милый! Как он обо мне заботится! Вечером я устроила Интеллектуалу горячий ужин из консервированного супа и пельменей.
