Жозефина Харт - Грех
— Что мог?
— Я решил попробовать, — твердо сказал он.
— В чем дело?
— Меня самого удивило желание…
— В самом деле?
— Желание поступить так, как полагается. Как бы это ни было тяжело.
— Тяга к преодолению.
— Возможно.
Я не допущу этого. Ни слова об этом. Нужно по возможности держаться спокойно.
— Чарльз, ты мой единственный шанс… на доброту.
— Рут!
— Да. Я ни разу не выдала тебя.
— Элизабет?
— Да.
— Ты никогда не сделаешь этого.
Приказ. Подчинись ему.
— Конечно же, нет.
Будь внимательна. Попытайся выглядеть слабой. На фоне его решимости.
— Чарльз. В нашем с тобой мире я пыталась… Мне кажется, я была… искренней.
Искренней по отношению к чему? К тому, что мы делали. И искренней по отношению к тебе. К твоим тайнам.
Он смотрел мимо меня. Я знала тайну его души. Она скрывалась в его теле. Что бы он сделал, если бы получил возможность расправиться с ней? Справился бы он с этим? В нем таится опасность для меня. Он суров. Он может убить ее. Тогда мне конец. Это станет подарком для Элизабет. Еще одним. Почему бы нет? Но я выиграю. Я должна. Слезы? Нет, это лживая влага. Он мучил меня.
Он повернулся ко мне спиной.
— Доминик. Он решил отказаться от студии?
— Да. Мы собираемся приспособить ее под мою студию. Но это необязательно. Я могу работать дома.
Постарайся держаться естественно. Удержи его.
— Работать? А что ты делаешь?
— Я намереваюсь составить антологию… «Обрывки».
— То есть?
— Я отыскиваю то, что великие авторы отвергали. Интересная идея, правда?
— Хорошее название.
— Да. Отличное.
Он слегка улыбнулся. Хорошо. Молодец, Рут.
— А что Доминик?
— Доминик… доволен.
— По-моему, он знает.
— Знает? Да нет.
— Он как-то странно смотрит на меня.
Нет. Он ничего не знает. О тебе, Чарльз.
Он расслабился. И он понимает это. Неотвратимые слова вот-вот сорвутся с его губ. Останови его. Он обворует самого себя. Сейчас он произнесет их. Останови его.
— Я… схожу с ума, Чарльз.
— Сходишь с ума?
— Ты сводишь меня с ума.
Внезапно нас охватил огонь страсти. Мои волосы, мое дыхание, мои бедра лишь сильнее разжигали его. Задрожав, Чарльз провалился во тьму, объятый пламенем.
Когда все было кончено, пришла очередь гнева. Его бешеного гнева. Безумие, но уже другое. Пришедшее изнутри. Гнев, направленный на себя. И на меня. Я прочла это в его глазах. В искривленных губах. Он словно постарел. Он направился к двери.
Он заговорил. Не оборачиваясь ко мне.
— Есть только один выход, Рут. Я не должен оставаться с тобой наедине. Никогда. Если вдруг представится такой случай, я сразу же уйду. Так надо. Ты…
Он провел рукой по губам. Чтобы не дать словам прорваться наружу.
— Представится случай согрешить?
Он опустил руку. Пальцы сжались в кулак.
— Я поступлю так, Рут. Я поступлю так.
Проклятье! Будь ты проклят, Чарльз! Молчи, Рут.
Ты попробуешь. Не правда ли? Я могу проверить это сейчас. Но я не приду тебе на помощь. Ни за что. Я не приду тебе на помощь. Я постараюсь помешать тебе. Запомни. Я здесь. И я жду. Вглядываюсь. Я готова.
Он прислонился к двери. Он был таким огромным, что полностью загородил ее. Я укрывалась в его объятиях. О, Боже. Он ушел.
Беззвучный крик разнесся по комнате. По комнате Доминика. Я прикоснулась к глобусу. Сфера. Совершенный, похожий на живот предмет. Мой желудок конвульсивно сжался. На моей коже теплого медового оттенка проступили темные метки синевы. Холодный цвет. Я задрожала. Мне стало холодно. Я закуталась в красную шерстяную шаль. Кровавого цвета. Чтобы согреться. Я провела несколько часов, слоняясь по своей тюрьме. Я вспомнила о соглашении, которое я заключила с жизнью. И которое нельзя было нарушать.
Я отправилась в ванну, чтобы подготовиться к возвращению мужа.
Внешний вид — крохотный ключик к реальности — женщины легко приспосабливают для обмана. В Англии следует быть особенно осторожным. В Англии предпочитают питать тело, а не одевать его. Кажется, этому не придается никакого значения. Только мы, такие же, как все, способны воспринять сигналы — вязаная кофта — столь же значимая одежда, как голубой жилет, в который Гёте одел Вертера. Роковой дар.
Ожидая Доминика, я оделась со вкусом, но просто. Я надела темное платье с поясом. Жемчужные украшения. Темные кожаные туфли. Причесалась как обычно. Кремы и легкая косметика сотворили маску. Я создала для своего мужа внешность, которой должна была обладать красивая жена.
Словно дикий зверь, я металась по комнате. Рана оказалась слишком глубокой. Мысли о жестокости и насилии прорвали обычный контроль. Моя жизнь билась в агонии. И это происходило втайне.
Я была гордой. Я была отвергнутой. Меня еще никогда не отвергали. Никогда. Такого не было.
Мысль о том, что Чарльз постоянно изменяет Элизабет, грела меня. Ждать и знать при этом, что я могу сообщить ей об этом, а могу и промолчать. Шептать об этом. Беззвучно. В выходные дни и во время обедов. Себе. Это доставляло мне глубокое удовлетворение. Теперь я потеряла такую возможность. Она победила меня своим незнанием. Элизабет. Она украла то, что принадлежало мне. Он был мой, а не ее.
Я знала, что и он страдает. Сможет ли он вынести это? Возможно, какое-то время он продержится. Привыкнет ли он к самообузданию? Или впадет в отчаяние? И тогда взмолится. Как я молила его. Молча. Он должен почувствовать, как что-то бьется в его теле, прорывая баррикады.
Должна ли я просить его? Нет. Это только смягчит его потребность во мне. Я знала его. Главное в такого рода делах — хорошо знать своего врага. Он сторонился меня. Поэтому он был моим врагом. Нельзя проявлять свою слабость перед врагом. Никогда. Гордость. Сила. Терпение. Зерна, посеянные в нем, взойдут во мне. Он придет, чтобы увидеть всходы.
25
Я не видела Чарльза Гардинга целый месяц. Тридцать дней. Что-то — мне трудно определить что — билось и умирало во мне. Беспрерывная череда смертей в крохотном вместилище, которым являлось мое тело. Где-то слева. Мне казалось, что боль исходит оттуда.
Уик-энд в Лексингтоне был отменен. Утром в пятницу. Очень много работы. Голос Элизабет. Ее искренние извинения эхом разносились в пустом пространстве моего сознания. Лексингтон. Нас не приглашали во Фримтон Мэнор.
Мне нужно было выработать план. Я должна была увидеть его. Как заставить его встретиться со мной? Я решила использовать самое удобное и самое мощное оружие. Мою семью. В частности, моего сына.
Я позвонила Элизабет. Нужные слова сами слетали с языка. Фразы типа «семейный сбор», «мальчики», «так близки», «все вместе». И под конец: «Мама так одинока». Элизабет радостно согласилась собрать семью в Лексингтоне. Я слышала, как она уговаривает Чарльза.
