Ширли Конран - Мужья и любовники
— Путешествие к самой себе, которое каждой из нас рано или поздно предстоит совершить, — заметила Джуди.
— О, избавьте меня, ради бога, от философии, — рассмеялась Пэйган, вытягивая ноги на софе.
— Переживая трудные времена, человек сам не замечает, как меняется, — сказала Джуди, направляясь к двери.
— Не думаю, чтобы Лили или я согласились с тобой, — тихо проговорила Пэйган. — Трудные времена топят человека, а на плаву ему помогают держаться друзья.
Приемную «Вэв!» оккупировали фоторепортеры.
Журналисты сыпали вопросы как из пулемета:
«Как вы ощущаете себя в роли матери, Джуди?», «Видели ли вы фильмы с участием Лили?», «Что вы думаете о ее снимках для календарей?»
— Кто отец Лили? — неожиданным выстрелом прозвучал голос репортера «Нью-Йорк пост».
— Отец Лили студент из Великобритании, которого я встретила в Швейцарии, — спокойно ответила Джуди.
Пэйган внимательно разглядывала потолок.
«Конечно, у Джуди есть свои соображения, по которым она решила скрыть правду. Но в чем они состоят, лучше пока не спрашивать», — размышляла леди Свонн.
— И что все находят в Лили? Титьки и задница, а больше ничего! — бросил через плечо своему соседу лысеющий фотограф. — Нет, все эти юные секс-символы не для меня. Мне подавай матушку. Ей ведь, должно быть, уже все пятьдесят, а выглядит потрясающе.
— Мисс Джордан сорок пять! — обернулась к нему агент по рекламе из «Вэв!».
— О! Еще невеста!
Услышав этот разговор, Джуди вдруг почувствовала себя уязвленной и впервые подумала о том, что у материнского статуса есть, пожалуй, и не совсем приятные стороны.
А собравшиеся на пресс-конференцию журналисты тем временем переключили внимание на Лили.
«У вас действительно все кончено с Симоном Пуаном?», «Вы выходите замуж за Спироса Старкоса?», «Это правда про сенатора Рускингтона?», «Правда, что вы беременны?», «Правда, что вы умираете от рака груди?».
Лили улыбалась, хмурилась, поворачивалась направо, налево, то скрещивала, то распрямляла ноги — каждый фоторепортер стремился получить ее эксклюзивное фото.
— Не представляю себе, зачем я пришла, — смеясь, прошептала Пэйган Тому. — Ни я, ни сбор пожертвований в пользу нашего института никого не волнуют.
Джуди, обернувшись, прислушивалась к их разговору и вдруг поймала свое отражение в зеркале.
«Да, наверное, мне вполне можно дать все пятьдесят, — вздохнула она. — Я стала матерью, и весь привычный уклад моей жизни просто пошел ко дну. Вот так, в одночасье! Ну нет! Завтра я наконец сниму это надоевшее платье. Никто не смеет списывать меня со счетов только лишь потому, что у меня красивая дочь!»
Декабрьский номер «Вэв!» был распродан в секунду.
Уже на следующий день после его появления Том Шварц, Джуди и юрист журнала собрались в кабинете Гриффина.
Хозяин выдержанного в приглушенно-серых тонах кабинета раздраженно потер переносицу.
— Так это правда или нет? — Он протянул исковое заявление юристу.
— В таких вопросах никого не волнует, как обстояло дело в действительности. Сенатор Рускингтон подал на нас в суд за клевету.
Джуди откинулась в кресле.
— Лично я не думаю, что нам надо терять сон по этому поводу. «Вэв!» сталкивался с подобными ситуациями и раньше и каждый раз с честью выходил из них.
Гриффин взглянул на юриста.
— А на чем строится его обвинение?
— В опубликованном в вашем журнале интервью Лили утверждает, что сенатор Рускингтон пытался изнасиловать ее, когда они оба были в Испании и гостили в летней резиденции герцогини Сантигосской.
Гриффин казался изумленным.
— Лили утверждает, — пояснил Том, наклоняясь к нему, — что сенатор был похож на отвратительную дохлую черепаху и вел себя как похотливый козел, накурившийся ЛСД.
Джуди усмехнулась.
— Но он действительно смахивает на черепаху, и любая вашингтонская проститутка знает, что он старый козел. А нашим читателям нравится, когда эти надутые деятели получают щелчки.
— Мы попадаем под первую поправку? — поинтересовался Гриффин.
Юрист откашлялся.
— В данном случае нет, потому что сенатор обвиняет мисс Джордан в злом умысле. Если суммировать, " он утверждает, что «Вэв!» систематически травит его за то, что он в свое время голосовал против закона о равных правах в своем штате.
— Он действительно голосовал против, — заметила Джуди, — и мы писали об этом. Ему тогда от нас хорошенько досталось.
— Какова сумма возмещения, которую он требует? — спросил Гриффин.
— Шестьдесят миллионов баксов, то есть на деле около пяти, но и этого достаточно в настоящий момент, чтобы вывести журнал из строя.
К сожалению, именно сейчас наши финансовые дела обстоят не слишком хорошо, — ответил Том.
Гриффин в задумчивости теребил в руках подставку для карандашей.
— Но я не могу поверить, — взорвалась Джуди, — что сенатор, да и вообще кто бы то ни было, пустит нас по миру только за то, что мы говорим правду, и только потому, что у него толковые юристы!
— Джуди, ты прекрасно знаешь, что дело тут не в чьей-то правоте или справедливости! — Гриффин был раздражен ее наивностью. — Закон есть закон. Сенатор Рускингтон был моим хорошим другом в Вашингтоне, — медленно проговорил он. — Лили подтвердит, что все напечатанное в «Вэв!» правда?
Джуди оглядела серьезные лица собравшихся.
— Конечно, подтвердит! — отрезала она, но неожиданно уверенность ее покинула.
Двумя днями позже Джуди торопливо шла по направлению к конторе Гриффина. Казалось странным это назначение еще одной официальной встречи, тем более что сегодня они обедали вместе. И вообще Гриффин в последнее время вел себя довольно странно. А может быть, он всегда был таким и его поведение — типично мужская реакция на отказ? После десяти лет объяснений, происходивших по меньшей мере раз в неделю, почему он не может на ней жениться, Гриффин был удивлен, раздражен и зол, когда Джуди очень кратко объяснила ему, почему не хочет выходить замуж.
Да, пожалуй, именно с этого момента он повел себя странно, особенно в отношении Лили, имени которой он никогда не произносил, а вместо этого говорил с сарказмом «твоя дочь». Например: «Я вижу, что подставной дружок твоей дочери уехал из города». Если бы в ее жизни не было нового и пока еще тайного увлечения, Джуди, наверное, мучительно размышляла бы, чем она вызвала неудовольствие Гриффина. Теперь же, когда у нее был Марк, все стало гораздо проще. Но наибольшую радость Джуди доставляла ее собственная все возрастающая свобода. Она не зависела больше от Гриффина, его измен, его дурного настроения, его лжи. И поэтому не чувствовала никаких угрызений совести по поводу дивных часов, проведенных с Марком.
