Джанет Гоувер - Любовь тебя найдет
— Пап, не подумай, что это какая-то шутка. Я послала в этот журнал твое фото — они там подыскивают жен для одиноких фермеров.
— Эли, ну ты даешь… — Мэтт даже не знал, сердиться ему или нет. — Мне не нужна жена, а если бы и понадобилась, я бы нашел ее самостоятельно.
— Да я понимаю, но просто… — Последовала пауза, которой, казалось, не будет конца.
— Что — просто? — снисходительным тоном спросил Мэтт.
— Видишь ли, пап, насколько я знаю, ты уже давно ни с кем не встречался, и я подумала, что теперь, когда меня нет рядом… — На пару секунд Элисон опять замялась, но затем все же закончила: — В общем, я подумала, что тебе сейчас немного одиноко.
Мэтт улыбнулся. С момента своего рождения восемнадцать лет назад дочь не переставала удивлять и восхищать его.
— Очень приятно, что ты обо мне беспокоишься, — сказал он. — Однако я уже большой мальчик и сам могу это сделать.
— Не сомневаюсь… Ну и что тебе отписала эта дама?
— Она извинилась за то, что у нее нет возможности представить меня на страницах журнала.
— Черт!.. А я была уверена, что уж за тебя-то они обязательно ухватятся. Какая досада!
— Наоборот, это очень хорошо, — возразил Мэтт. — Дай мне слово, что впредь самодеятельность проявлять не станешь.
Получив такое обещание, он стал расспрашивать дочь об учебе и ее жизни в городе. И уже под самый конец разговора поинтересовался, какое именно фото было послано в журнал.
— Одно из тех, которые я нащелкала в прошлом году, — ответила Элисон. — Помнишь, мы снимали только что родившихся жеребят?.. На том снимке ты запечатлен вместе с Гиперионом. — Прошлогодний приплод она нарекла именами героев древнегреческой мифологии.
— Помню-помню… — Мэтт покачал головой. — Ну, в общем, будь добра: в следующий раз, прежде чем с кем-то меня сводить, поинтересуйся моим мнением.
— Заметано. — Судя по тону, дочь не очень-то и раскаивалась.
— Ну ладно, пока… Смотри, не позволяй своему футболисту лишнего.
— Хорошо, — засмеялась Элисон. — Пока, папа. Я люблю тебя.
— Я тебя тоже. Счастливо.
Повесив трубку, Мэтт задумался. Вообще-то его дочь была права, причем сразу по обоим пунктам. Во-первых, без нее он действительно чувствовал себя одиноко, а во-вторых, и в самом деле уже давно ни с кем не встречался. После развода с женой он так и не обзавелся подругой.
Мэтт взял пришедшее из редакции послание и стал его дочитывать.
«…Ваше письмо навеяло мне мысли о поэзии „Банджо“ Патерсона. Мне кажется, вы в чем-то подобны его „Кленси с Бурного Ручья“, для которого:
В день приветный солнце светит,
И речной сверкает плес,
Люди дружески встречают,
Ветерок в кустах играет,
Полночь в небе рассыпает
Без числа алмазы звезд…[2]
В то время как я сижу в грязном, пыльном городе, лишь мечтая о широких просторах».
Отложив письмо, Мэтт прошел в гостиную и приблизился к заставленным книгами полкам. Извлек из ряда томик Патерсона и отыскал в нем стихотворение, которое ему очень нравилось в детстве:
Не блюдя почтовых правил,
Я письмо ему отправил
На далекий милый Лаклан,
Где встречались он и я.
Но ответа ждал не очень,
Ибо адрес был не точен,
На конверте красовалось:
«Кленси с Бурного Ручья».
Мэтту вдруг представилась эта самая редакторша, сидящая в своем кабинете, за окнами которого шумит наполненный суетой город, и пишущая ему письмо. Мысленным взором он видел ее голову, склоненную над листом бумаги, а вот лица разглядеть не мог. Однако ему почему-то казалось, что она тоже чувствует себя одинокой.
Мэтт тряхнул головой: и с чего это у него разыгралось воображение? Тем не менее, письмо этой женщины тронуло его, ему было понятно ее настроение, и потому ей следовало ответить хотя бы из соображений вежливости.
Мэтт вернулся в кабинет, где по-прежнему тихо гудел включенный компьютер, и уселся за стол. Поначалу он хотел послать сообщение на электронный адрес журнала, но потом подумал, что это будет слишком официально. Поэтому, взяв ручку с бумагой, стал писать от руки.
«Дорогая Хелен, прежде всего я хотел бы устранить небольшое недоразумение…»
— О чем ты вообще думал?! — Голос Роберта Андерсона звучал слишком громко для тихих больничных покоев. Он потряс журналом перед носом сына. — Ты выставил себя на посмешище! И меня вместе с собой! — Он швырнул издание на бледно-зеленое покрывало.
Грег взглянул на собственное лицо, взирающее на него с одной из страниц. Выходит, они не обошли его вниманием… До сего момента Грег даже не знал, что «Жизнь Австралии» разместила информацию о нем в своей «фермерской» рубрике. Ему хотелось взять журнал в руки, однако удерживало отцовское негодование.
— Пап, я просто увидел их объявление и решил таким образом позабавиться, — проговорил Грег, пытаясь спустить это дело на тормозах.
— Вот как?.. Да это они над тобой позабавились! — выкрикнул Роберт. — И как мне теперь смотреть в глаза другим сахарозаводчикам?
«Да ты ни с кем из них больше не встретишься!» — хотелось крикнуть в ответ Грегу.
И как только отец не понимал, что ему больше не придется бывать на традиционных сборищах производителей сахарного тростника? Он уже никогда не вырастит ни единой тростинки, потому что ему не суждено покинуть эту палату, и остаток жизни он проведет именно здесь, в окружении этих блеклых стен. Ну а ему самому вряд ли удастся развязаться с фермой и вырваться на свободу.
Проглотив все эти слова вместе со своей досадой и болью, Грег молча открыл портфель и достал оттуда бумаги с недельным отчетом. Отец буквально вырвал их из рук и практически сразу о нем забыл.
Грег осторожно взял с кровати отброшенный журнал. И кто, интересно, подсунул его отцу? Вероятно, кто-нибудь из персонала. То, что отцу стало все известно, было, конечно, неприятно, ну а вообще ему было лестно, что выбор редакции пал также и на него. Грег быстро просмотрел страницы рубрики — наряду с ним тут присутствовали больше десятка других фермеров и даже одна женщина, которая выращивала виноград. А ведь в журнал наверняка пришло несколько сотен писем. Но они выбрали его. Как видно, мнение работников редакции о нем не совпадало с мнением родителя.
Сунув журнал в свой портфель, Грег бросил взгляд на отца. Его лицо было пепельно-бледным — как от болезни, так и от недостатка солнечного света. Отец по-прежнему отказывался признать свое плачевное состояние и сделать необходимые распоряжения. Он просто не мог позволить себе проявление слабости или даже обычных человеческих эмоций. Грег не припоминал, чтобы отец выказывал когда-либо свои чувства, какую-то внутреннюю боль или тревогу. И уж тем более не видел его плачущим. Он подозревал, что даже гибель жены не выдавила из его глаз ни единой слезинки. Грег совсем не помнил свою мать, что же касается отца, то тот даже имени ее никогда не произносил. На черно-белых фотографиях, которые Грег хранил как сокровище, была изображена молодая женщина с длинными светлыми волосами и жизнерадостной улыбкой на лице. На каждом снимке она была в широких юбках и в какой-то мере даже походила на хиппи. Грег часто задавал себе вопрос, что такая женщина могла найти в Роберте Андерсоне. Хотя, возможно, в прежние годы его отец был более открытым и даже способным на любовь. Он, конечно, вряд ли разделял воззрения хиппи, но, вполне вероятно, обладал чувством юмора. Грег нередко задумывался о том, насколько иной была бы его жизнь, если бы мать осталась жива.
