Ирина Кисельгоф - Соль любви
Ко мне в комнату зашел Гера. Его глаза щурились от холодного зимнего солнца. Оно летело в моей комнате сплошным потоком золотых спиц. От окна к его глазам.
– Я тебя не пущу, – сказал он.
Как-то странно сказал. Жестко и в то же время просительно.
– Почему?
– Потому что вы с ним не пересекаетесь. Ни в чем.
– У меня начинается другая жизнь! – вдруг разозлилась я. – Хочешь, чтобы я умерла в этой богом забытой квартире?
Я взяла сумки и потащила к двери. Гера выдирал у меня вещи, я не отдавала. Молча. Я вцепилась в свои сумки мертвой хваткой.
– Отдай! – крикнула я.
– Нет!
– Хорошо. Я уйду без них. Все равно. Хочешь ты этого или не хочешь! Понял?!
Он отпустил сумки, и они упали на пол. Шмяк, и все. Гера обнял меня, его сердце билось как сумасшедшее. Он гладил мне волосы, а я просила у него прощения. Зачем мы мучили друг друга, если ближе у нас никого не было?
– Ты его любишь?
– Да.
– Хорошо, – он вытер слезы с моих щек. – Помни, я всегда с тобой.
Я зарылась головой в его грудь. Мне так не хотелось уходить!
– Не забывай Пьеро. Ему будет одиноко, – попросила я. – Он мой единственный друг детства.
– Я заберу его к себе.
– Ладно, – улыбнулась я.
Гера вздохнул и прижал меня к себе.
Илья взял мои сумки. Мы стояли в коридоре, я не решалась уйти. Всю жизнь прожила в этой квартире. То, что было до нее, не считалось.
– Берегите ее, – сказал Гера.
Илья взял под козырек, Гера взглянул на него исподлобья. А я смотрела из подзорной трубы коридора на золоченый шпиль. Он сверкал от солнца, деля небо на две половины. Шпиль светился розово-красным солнцем. Время клонилось к полудню.
– Твой дядя самых честных правил? – спросил Илья в машине.
Я взглянула на него исподлобья.
– Вы похожи, – сказал он и нажал на газ.
Я ехала в машине и думала, что Пьеро – кукла. В огромном, хмуром пространстве бабушкиной квартиры остался один человек. Совсем один. Забытый и заброшенный мной в пыльный угол забвения.
Илья смотрел через лобовое стекло и о чем-то думал. Мы не походили на счастливую пару, которая хотела соединиться.
«Зачем я это сделала?» – спросила я себя.
Илья улыбнулся сам себе, не глядя на меня. У меня внутри задрожал противный, студенистый кисель. На глаза, не просясь, набежали слезы, и я отвернулась к окну. Илья слез не любил.
* * *Илья пропустил меня вперед. Я остановилась в нерешительности и огляделась. У его дома был новый запах, не похожий ни на что.
– Чем это пахнет? – спросила я.
– Пирожными со взбитыми сливками.
– А где они?
– В спальне.
Я пошла в спальню на запах и замерла на пороге. На полу, на подоконнике, на шкафах стояли цветы. Они были и разными и одинаковыми одновременно. Только ирисы – сине-фиолетовые и нежно-голубые, яично-желтые и золотисто-терракотовые, бело-розовые и пурпурно-коричневые. Покрытые нежным пушком лепестки ирисов летали по солнечной комнате. В отдельной, человеческой квартире изогнулось время. Зима заместилась летом.
Я развернулась к Илье, он смотрел на меня во все глаза. Уголки его губ подрагивали, одна улыбка набегала на другую, как волна. Я впервые видела улыбки, похожие на море. Волны улыбок закручивались водоворотами ямочек, разлетающихся солнечными брызгами. Мне подарили жаркие улыбочные солнышки! Зимой! И я улыбнулась в ответ. До самых ушей.
– Ну вот, – сказал он. – А ты боялась.
– Ты поменял зиму на лето! – воскликнула я.
– Запросто! Я властелин времени.
Властелин времени отправил зиму в дальнее плавание. К черту на кулички! Повернул время вспять, чтобы вернуться в будущее. За одно мгновение обогнул вселенский бублик. Я бы такого не придумала никогда. У меня был самый необыкновенный парень с ямочками на щеках. Настоящий победитель! Я смотрела в его глаза целую вечность. Миллиарды секунд вселенского времени.
– Что? – смутился он.
Я поцеловала победителя в губы крепко-крепко и вновь засмотрелась на голубые купола его глаз. Мы целовались как сумасшедшие посреди лета с запахом ирисов, а зима сверкала парадным солнечным инеем на крышах. Она нас простила.
– Почему матрас снова на полу? – спросила я.
– Жизнь надо начинать с положительных материальных точек отсчета, – улыбнулся Илья.
– Чего мы ждем?
Мы лежали на боку и смотрели друг на друга. Свет новой луны заливал комнату, в ней не было полутонов, только черное и белое. Так бывает, когда заглядываешь в складку времени через щель. В складке времени все черное и белое, как лица японских красавиц.
– В твои глаза попала луна и оказалась в ловушке, – неожиданно сказал Илья. – У земных женщин так не бывает.
Я засмеялась, потому что почувствовала гордость, и в то же время мне стало грустно. Я думала, что Илья имеет надо мной такую же власть, как и я над ним. Я сжимаюсь от волнения даже тогда, когда он случайно касается меня рукой.
– Если загадать желание в новолуние, оно обязательно исполнится. Только нельзя говорить об этом вслух. Загадывай, – велела я и взяла его за руку.
– Язычница с другой планеты, – он поцеловал мою ладонь и приложил туда, где его сердце.
Я не знала, что загадал Илья. Сама я загадала, чтобы мы всегда были вместе.
Мне приснилась черно-белая красавица, жившая одновременно в шести лучших домах Японии. Она низко склонилась ко мне, шурша шелками, и шепнула:
– Голубые ирисы надо держать за стебли. Лепестки ирисов легко сломать.
– Они вырастут снова, – пообещала я.
Под моей подушкой лежало чужое сердце, а я была его властелином. Вокруг цвели разноцветные ирисы, их запах растекся по всему дому и тайком заместил собой мою кровь и лимфу. Сама не заметив, я нырнула в него с головой и оказалась в ловушке.
Глава 9
У станции метро я увидела ландыши. Их разместили в стеклянной коробке на заснеженной улице. Рядом с ними горела свеча, чтобы цветы не замерзли.
– Дайте букет, – попросила я, отдала деньги и понюхала белые головки цветков. Их желтые носы слабо пахли весной, и у меня вдруг защемило сердце. Я засунула ландыши за пазуху, вошла в метро и в нерешительности огляделась. Поезд направо – Илья, поезд налево – Гера. И еще не успев ничего решить, пошла к ветке, ведущей домой.
У меня все хорошо, но мне почему-то немного грустно. Возможно, оттого, что Илья обещал прийти не раньше десяти, или оттого, что я еще не обвыклась на новом месте. В его доме нет сквозняков, но я все время мерзну. Может быть, оттого, что по комнатам гуляет стерильный воздух кондиционеров «зима-лето». Или потому, что в кондоминиумах строят дома по плану, а не как придется, и в нем нет дворов-колодцев, прячущих ветер в свои ловушки. В моем районе дворы-колодцы нанизаны на гранитную нитку набережной, как бусины. Я знаю каждый как свои пять пальцев, в детстве от нечего делать я исходила их вдоль и поперек. В одни дворы можно попасть через арки или проулки, в другие только через черный вход. Раньше внутренние двери подъездов всегда были открыты, теперь заколочены, заперты на сто замков. Каждый двор узкой подзорной трубой глядит в небо, окна домов – друг на друга. Не знаю, для кого это выдумано и зачем? В детстве я мечтала лечь навзничь на самое дно колодца, закинуть руки за голову и глазеть в небо часами, ничего не делая и о ни чем не думая. Но ни разу так и не сделала. Не знаю почему. Может, оттого, что наверху не растет трава.
