Ирина Степановская - Ноев ковчег доктора Толмачёвой
– Вы не знаете, какой именно концертный зал захватили?
Мадам Гийяр сказала:
– Вам следует позвонить домой. – И ушла за перегородку.
Али вышел из комнаты, столкнувшись в дверях с Камиллой. Та поздоровалась, высморкалась и молча уселась на свое место. «Ну, эта корова, конечно же, ничего не знает», – с неприязнью подумала Таня.
– Слово, похожее на чешскую дубраву, – сказала Тане в спину Янушка.
– Какую дубраву? – Таня ничего не понимала.
Янушка пожала плечами.
– Кажется, так называется концертный зал.
– Много заложников? – спросила Таня.
– Человек двести.
«Боже! – Таня схватилась за телефон. – Такого в Москве еще никогда не было». Мадам Гийяр строго поглядывала на нее сквозь очки. Таня вышла в коридор. «Плевать мне на тебя. Только бы родители мне ответили!» Но телефон молчал. Впрочем, в это время суток он молчал и вчера. Но ведь вчера в Москве еще не было террористов!
Таня почувствовала, как противно дрожат у нее колени. «Надо немедленно успокоиться!» – сказала она себе, но лучше от этого ей не стало. Волнение нарастало, Таня снова и снова жала на кнопки. Но телефоны родителей все так же молчали. «Может, это вообще с Москвой нет связи?»
Таня схватилась за голову. «Но почему я думаю, что мама и папа пошли именно туда? Потому что мои родители – сумасшедшие люди, они любят все новое, непроверенное и часто рискованное. Как бы мне узнать, что это вообще за концертный зал? Надо звонить в посольство...» И тут она сообразила: «Газета! Надо сбегать на площадь и купить газету!» Газеты продавались в небольшом киоске поблизости.
Из своего закутка вышла Янушка.
– Мадам Гийяр просит тебя зайти к ней с результатами опытов, когда ты будешь готова.
– А не пошла бы она на...
Таня повернулась и побежала к лифту. И хоть это был прекрасный скоростной лифт, просторный и зеркальный, ей все равно казалось, что он спускается не секунды, а вечность. Киоск тоже оказался довольно далеко.
– Понавтыкали своих дурацких сладостей! Нет чтобы печатные издания продавать, – с досадой буркнула она африканцу, у которого накануне покупала орешки. Тот, не понимая русских слов, приветливо растянул рот в своей щербатой улыбке.
Наконец, пачка газет, французских и английских, оказалась в ее руках.
– Русских газет у вас нет? – крикнула Таня продавцу.
– Нет, мадмуазель! – развел тот руками. Таня пробежала глазами строчки и трясущимися пальцами стала снова и снова терзать кнопку повтора.
Телефон молчал.
– Что за связь! Что за дурацкая телефонная связь! – Таня не выдержала, заплакала.
«Мама и папа! Конечно, с них станется пойти на какой-то дурацкий концерт! Пошли бы, как все нормальные люди, в консерваторию. Консерватории не захватывают, по крайней мере! – Таня закрывала глаза и представляла родителей в числе заложников. – Да ведь они не смогут сидеть там смирно! Их просто убьют!» – Таня не знала, что делать от ужаса и паники, охвативших ее. Мама и папа! Родители, вечно надоедающие, вечно лезущие не в свои дела, вечно советующие, вечно критикующие, теперь казались единственными нужными ей людьми в целом свете. «Только бы с ними ничего не случилось! Только бы не случилось!»
Таня заплакала от страха и бессилия. Почему она здесь, и как далеко Москва! Уж там бы она нашла выход из положения, она бы узнала, где они и что с ними. Она бы поставила на ноги весь институт, весь город. Как плохо быть одинокой!
И вдруг вспомнила. Филипп Иванович! Он же сказал, что она может ему позвонить... Быстро нашла записанный вчера телефонный номер. И ответили ей довольно быстро.
– Филипп Иванович, – начала она, стараясь не расплакаться. – Это Таня.
– Да, Танечка, я узнал! – уверенно прозвучало в ответ. – Хорошо, что вы позвонили. Я как раз думал, как вы? Уже в курсе?
– Прямо как назло, мои родители вчера вечером ушли на концерт. – Таня сама не ожидала, что станет говорить так отстраненно, так холодно, будто речь шла не о самых дорогих ей людях. – И я не знаю, куда именно они ушли. Вы не могли бы мне как-то помочь, подсказать, как узнать... Их телефоны не отвечают.
– А вы не паникерша! Это хорошо, – спокойным голосом сказала ей трубка. – Концертных залов в Москве довольно много. Процент того, что ваши близкие пошли именно в тот зал, который захватили, достаточно мал. Но наберитесь терпения, я все узнаю и вам позвоню. Диктуйте телефон.
И с огромным облегчением, что есть кто-то, кому она может передать хотя бы часть своей боли, Таня продиктовала номера родителей.
– Пока я звоню, вы приезжайте ко мне в отель, – сказал Филипп Иванович. – Если будет нужно поехать в посольство, я вас отвезу.
– Хорошо, – Таня была согласна на все. – А где ваш отель?
– На Вандомской площади. Называется «Ритц». Спросите на ресепшн господина Одинцова. Они мне скажут, что вы пришли.
– Я сейчас приеду.
И, к большому Танинному облегчению, действительно, как по волшебству, Филипп Иванович нашел по телефону Таниного отца и передал ему привет и беспокойство дочери. Таня даже не сообразила, что сама не могла дозвониться только потому, что отец читал в это время лекцию и, как всегда, отключал телефон. А мама была недоступна лишь потому, что на ее телефоне элементарно кончились деньги. Теперь она сбегала в киоск связи и сама перезвонила Тане.
– Мы были в консерватории, – извиняющимся голосом сказала мать. – Мы и сами-то узнали эту ужасную новость только утром...
Таня в это время уже сидела у Филиппа Ивановича в номере.
– Мам, я счастлива, что вы дома! – И в первый раз за несколько последних лет Таня не выдержала и громко, навзрыд заплакала.
– Что ты, доченька, мы тебя очень, очень любим...
Филипп Иванович, наклонившийся к девушке, чтобы вытереть ей слезы, услышал, как странно замолчала Танина мать.
10
Азарцев уходил из дома на заработки не каждый день. Тина не могла понять закономерности – иногда он исчезал на два-три дня, иногда оставался дома. Но каждый раз перед тем, как ему уйти, он с кем-то разговаривал по телефону.
«То есть его по телефону вызывают на работу», – догадалась Тина.
Однако когда Володя возвращался, работой скульптора от него и не пахло. Скульптор – это камень, песок, глина, наконец... Скульптор – это испачканные руки, сменная одежда, эскизы... Володя как уходил в обычном костюме, так в нем и приходил. И никакой дополнительной одежды с собой не брал. Только от рубашек Тина чувствовала инородный, неприятный запах – какую-то смесь химических и парфюмерных ароматов. Что это за запах, она определить не могла. Однажды спросила, но вразумительного ответа не получила. Между тем, как она могла наблюдать, Володя уходил на свою новую «работу» не без удовольствия. И, что каждый раз ее смущало, возвращаясь, сразу отдавал ей деньги. А так как расходовала деньги она аккуратно, сумма накопилась уже немаленькая. Тина знала, что если так пойдет и дальше, то через месяц денег уже хватит на то, чтобы лечь в больницу. «Но вправе ли я потратить эти деньги на себя? – размышляла она мучительными теперь одинокими часами. – Тем более что я не знаю, каким путем они достаются».
