Вирджиния Эндрюс - Секреты утра
Я могла бы поступить по Тришиной поговорке: «Сообщить ему, что все в порядке и идти дальше». Но Артур был слишком чувствителен, было понятно, надежды его возрастут чрезмерно, а мне хотелось бы оставаться честной. Я все таки постучала.
– Входите, – Артур сидел за столом, светившая снизу лампа делала лицо его похожим на маску.
– Артур, стихотворение замечательное, в нем великая любовь, а я не заслуживаю ее.
– О, нет, что ты.
– Артур, я должна была тебе сообщить раньше, я люблю другого. Я любила его всю жизнь, и он любит меня. Мы обещали ждать друг друга, и мы ждем. Я мало кому об этом рассказываю, но доверяю свою тайну в ответ на твою откровенность.
Он просто смотрел мне в глаза, неподвижный взгляд еще больше делал его лицо похожим на маску.
– Я все еще хочу, чтобы ты хранила стихотворение, – наконец сказал он.
– Спасибо, Артур, я буду дорожить им, настанет день, когда ты станешь великим поэтом.
Он покачал головой.
– Нет, я стану великим неудачником.
– Пожалуйста не говори так, Артур.
Он посмотрел в пол и мученически улыбнулся.
– Спасибо за честность, – сказал влюбленный поэт.
Мне показалось, что он не хочет видеть меня больше, я поблагодарила еще раз за стихотворение и ушла. Наверное, разговор был неприятен мне и Артуру в равной степени. Никогда я еще не была так рада приходу Триши, она пришла из кино поздним вечером, так и лучилась энергией. О стихотворении Артура я ей ничего не сказала. Я положила его к дорогим для сердца вещам, которые не очень часто хочется доставать, некоторые из них напоминали о маме Лонгчэмп.
Со временем возмущение Агнессы утихло, и мы, как договорились раньше, больше не обсуждали мой поздний приход. Я знала, что госпожа Лидди является моим добрым союзником, она пела мне дифирамбы, когда только могла, особенно после моей работы на кухне, где я часто проводила время. Она мне рассказала историю своей жизни, как была отдана в прислуги в восемь лет, после смерти родителей от испанки. Ее родственники не хотели взять на содержание больше одного ребенка, а у нее были брат и сестра, с которыми Лидди не виделась больше двадцати лет.
Я рассказала ей свою историю, что в похожей ситуации оказались мы с Джимми и Ферн. Причем точный адрес последней оставался для меня загадкой.
– Несмотря ни на что, я считаю своей настоящей семьей ту, в которой росла, – говорила я.
Госпожу Лидди растрогала моя история, особенно ее потрясло то, что случилось со мной в гостинице, отношение бабушки Катлер, ее надзор, не прекратившийся и сейчас.
После моего откровения мы с миссис Лидди стали ближе, она потратила много времени, обучая меня готовить, и даже позволяла мне помогать делать обеды.
Ее дружба помогала мне коротать время, пока наконец, одним поздним вечером перед рождеством Агнесса не пришла ко мне и не сообщила, что удовлетворена моим поведением и поэтому наказание заменяет испытательным сроком. Я была немало удивлена и приписывала перемены заступничеству Лидди.
Однажды позвонила моя мать.
– Рэндольф, я и Клэр проведем уикэнд в Нью-Йорке. Мы собираемся провести отпуск на роскошном лайнере, – сказала она, – и хотели бы к обеду пригласить тебя.
– А как же Филип?
– Филип не приедет, он встречается со школьными друзьями. Мы понимаем, что во время каникул ты будешь заниматься, поэтому не приглашаем присоединиться к нам, но так бы хотелось увидеться.
– Ты думаешь, что уже сможешь перенести такую поездку? – спросила я, с трудом скрывая сарказм.
– Нет, – ответила она, – но доктора считают, что мне полезно посмотреть мир, и ведь не так часто мы вместе с Рэндольфом покидаем гостиницу. Мы скоро увидимся, – и быстро добавила: – не забудь хорошо одеться, мы идем в самый фешенебельный ресторан. После того, как я повесила трубку, я пожалела, что не отказалась, ведь мне так не хотелось лицезреть Клэр. Но несмотря на мой гнев на нее, мне было интересно посмотреть, как мы все будем реагировать друг на друга – я, мать и сестра «наполовину».
Они прибыли довольно рано. Агнесса попросила Клэр подняться за мной, в то время как сама развлекала Рэндольфа и мать, сидящих в зале, театральными анекдотами и историями.
Без стука, что впрочем меня не удивило, Клэр открыла дверь нашей спальни. С того времени, как мы не виделись, она потолстела еще, излишек веса, фунтов так двадцать, был хорошо заметен на щеках и руках. Плохо подобранная одежда подчеркивала ее полноту. Триша оторвалась от книги, с любопытством разглядывая Клэр.
– Это, должно быть, пресловутая Клэр, – протянула она томным голосом.
– Ваша комната так мала для двоих, – с наигранным сочувствием сказала Клэр. – Как вы еще не убили друг друга?
– Нам несколько легче, чем тебе, – парировала Триша, выразительно оглядывая ее фигуру.
– Меня мало волнует, что ты, Клэр, думаешь о нашей комнате! – сказала я. – Кроме того, любой нормальный человек, входя в комнату, здоровается и ждет пока его представят.
– Меня послали, сказать, чтобы ты спустилась вниз, – фыркнула Клэр и исчезла за дверью.
– Приятненькая штучка, – заключила Триша, – постарайся хорошо провести время.
– Это, наверное, невозможно, – еще раз оглядев себя в зеркале, я ушла. Проходя мимо двери Артура, я заметила, что он подглядывает в щель, но не остановилась. На нижнем этаже, в зале, мать смеялась над каким-то анекдотом Агнессы, когда же я вошла, все повернулись в мою строну.
Рэндольф сидел возле матери, его длинные ноги были закинуты одна на другую, руками он изящно поддерживал жену. Его мягкую улыбку оттеняли синие глаза, никогда не смотрящие тепло, одет он был как всегда безупречно.
Я была удивлена, как хорошо выглядела мать. Ее золотые волосы спадали на обнаженные плечи, на груди лежало золотое колье с бриллиантами, ярко светились ее глубокие голубые глаза. Она выглядела моложе меня, как будто время текло мимо, или у нее был иммунитет к старению. Даже кожа у нее была мягкой и гладкой как у младенцев, на щеках играл здоровый румянец.
– Ты прекрасно выглядишь, Дон, – сказала она с южным акцентом. – Она же красива, Рэндольф?
– Абсолютно, – кивнул он и улыбнулся так широко, что были видны его, оттененные коричневым лицом, белые зубы. Клэр стояла позади них, руки ее были скрещены под тяжелыми грудями, в зеленых глазах сверкала злоба.
– У нас была восхитительная дружеская беседа с Агнессой, я даже не хочу уезжать, – произнесла мать.
– Так мило с вашей стороны, – сказала Агнесса, – но вы не должны позволять мне мешать вашей встрече.
– У нас есть немного времени, – голос Рэндольфа звучал как всегда бесстрастно.
– Пойдем, – мать не без помощи мужа встала. На ней было красивое черное шелковое платье. Не верилось, что эта женщина долгое время проводит в своей комнате в инвалидной коляске.
