Лиза Клейпас - Сладкоречивый незнакомец
— Но никто не хотел слышать об этом. Люди не хотят верить, что матери могут быть такими.
— Я в это верю. Я там была.
— Но ты не осталась, чтобы я могла с тобой поговорить. Ты уехала в Остин. Ты меня бросила.
До этого момента я никогда не испытывала настолько сильное чувство вины, чтобы все мои нервы одновременно кричали от боли. Я так отчаянно пыталась убежать от той удушающей жизни, с ее разрушающими душу рамками, что оставила свою сестру бороться в одиночку.
— Мне жаль, — сумела произнести я. — Я…
Послушался стук в дверь.
Было девять пятнадцать. Я должна была быть в вестибюле с Люком и ждать Джека Тревиса.
— Черт, — пробормотала я. — Подожди секунду, Тара, — это горничная, не вешай трубку.
— Ладно.
Я подошла к двери, открыла и жестом пригласила Джека Тревиса войти резким движением руки. Я была взволнована, как будто распадалась на части.
Джек зашел в номер. Каким-то образом его присутствие успокоило грохочущий шум в моих ушах. Его глаза были темными и безмерно глубокими. Он встревожено взглянул на меня, полностью оценив ситуацию. Кратко кивнув, что означало «все просто зашибись», он подошел к кроватке и посмотрел на спящего младенца.
На нем были слегка мешковатые джинсы и зеленая рубашка поло, с прорезями по бокам: такой костюм мужчина мог надеть только, если у него была идеальная фигура, и ему было наплевать на то, чтобы выглядеть выше, мускулистее, стройнее, потому что он и так был таким.
Мои чувства послали мне первое предупреждение, когда я увидела этого крепко сложенного мужчину, стоящего над малышом, который был слишком беспомощным, чтобы даже самому перевернуться. На долю секунды, я была изумлена своими защитными инстинктами в отношении ребенка, который даже не был моим. Я была словно тигрица, готовая разорвать когтями. Но я успокоилась, когда заметила, что Джек поправил одеяльце на крохотной груди Люка.
Я сидела на оттоманке, расположенной у мягкого кресла.
— Тара, — осторожно сказала я. — Я немного ошеломлена участием твоего друга Марка во всем этом. Он платит за твое пребывание в клинике?
— Да.
— Я хочу за это заплатить. Я не желаю, чтобы ты была ему должна хоть что-то.
— Марк никогда не потребует от меня выплатить ему долг.
— Я имею в виду, что ты ему должна на эмоциональном уровне. Тяжело сказать «нет» кому-то, кто уже выкинул такие деньги на тебя. Я твоя сестра. Я позабочусь об этом.
— Все в порядке, Элла, — ее голос дрожал от досады и крайней усталости. — Забудь об этом. Мне не это от тебя нужно.
Я вмешивалась так осторожно, как только могла. Это было похоже на удаление лепестков из сердцевины цветка так, чтобы он не распался.
— Он — отец ребенка?
— У этого ребенка нет отца. Он только мой. Прошу, не спрашивай об этом. Со всем этим дерьмом, которое уже свалилось на меня…
— Ладно, — поспешно сказала я. — Ладно. Просто… если ты не укажешь отца Люка, то он не сможет законно претендовать на отцовскую поддержку. И если ты когда-нибудь подашь прошение штату на финансовую помощь, они будут настаивать на том, чтобы ты указала личность отца ребенка.
— Мне это не нужно. Папочка Люка поможет, когда в этом возникнет необходимость. Но он не желает ни опеки, ни прав на посещения, ничего в этом духе.
— Ты в этом уверена? Он так сказал?
— Да.
— Тара… Лиза говорила, ты утверждаешь, что отец — Джек Тревис.
Я заметила, что спина Джека напряглась, линии крепких мускулов обозначились под превосходной зеленой рубашкой с разрезами.
— Это не так, — просто ответила она. — Я ей это сказала только потому, что она все время меня спрашивала об этом, и я знала, что это ее заткнет.
— Ты уверена? Потому что я была готова заставить его пройти тест на отцовство.
— О, Боже. Элла, не надоедай Джеку Тревису. Он не отец. Я даже никогда с ним не спала.
— А почему сказала Лизе, что переспала?
— Я не знаю. Полагаю, что мне было неловко, что он меня не захотел, и не хотела признаваться в этом Лизе.
— Я не думаю, что была хоть одна причина для того, что ты чувствовала себя неловко, — мягко сказала я. — Я думаю, что он повел себя, как джентльмен. — Краем глаза, я заметила, что Джек сел на краешек кровати. Я чувствовала, что он смотрел на меня.
— Ерунда, — моя сестра казалась уставшей и обиженной. — Мне пора идти.
— Нет. Подожди. Еще пара вопросов. Тара, ты не будешь возражать, если я поговорю с доктором Джеслоу?
— Ладно.
Я была изумлена таким быстрым согласием.
— Спасибо. Скажи ей, что она может поговорить со мной. Она также захочет письменное разрешение. И вот еще что… Тара… Что ты хочешь, чтобы я сделала с Люком, пока ты в клинике?
Наступила такая долгая и абсолютная тишина, что я было подумала, что телефонная связь оборвалась.
— Я думала, ты о нем позаботишься, — наконец ответила Тара.
Я чувствовала себя так, словно мой лоб прибили к черепу. Я потерла его, передвигая натянутую кожу, крепко нажимая на небольшую ложбинку, где верх моего носа переходил в глазную долю. Я была в ловушке. Загнана в угол.
— Я не думаю, что смогу уговорить на это Дэйна.
— Ты могла бы переехать к Лизе. Бери мою часть арендной платы.
Я слепо уставилась на дверь в номер, и подумала, что, наверное, к лучшему, что Тара не могла видеть моего лица. Я уже платила месячную арендную плату пополам с Дэйном. А мысль о том, чтобы переехать к моей кузине, которая приводила бы в квартиру мужчин в любое время суток…, не говоря уже о том, какова будет ее реакция на жизнь с кричащим младенцем… нет, это не сработает.
Тара снова заговорила, каждое слово следовало за предыдущим, словно веревка грохочущих консервных банок.
— Тебе придется найти решение. Я не могу об этом думать. Я не знаю, что тебе сказать. Найми кого-нибудь. Я попрошу Марка заплатить за это.
— А я могу поговорить с Марком?
— Нет, — пылко ответила она. — Просто решай, что хочешь сделать. А все, что мне от тебя требуется — позаботиться три месяца о ребенке. Три месяца из всей твоей жизни, Элла! Ты не можешь сделать это ради меня? Это единственное, что я когда-либо просила тебя сделать! Ты не можешь мне помочь, Элла? Не можешь?
Ее голос был наполнен паникой и яростью. Когда Тара заговорила, я услышала в ее голосе тон нашей матери, и это меня напугало.
— Да, — мягко ответила я. И повторяла до тех пор, пока она не замолчала. — Да… да.
И потом нам нечего было сказать, и мы просто дышали в трубку.
«Три месяца, — слабо подумала я, — для Тары, чтобы разобраться со своим полностью испорченным детством и всеми его отвратительными отголосками». Сможет ли она это сделать? И смогу ли я уберечь мою жизнь от взрыва до того момента?
