Гипноз для декана (СИ) - Беренготт Лючия фон
— П-пила… немного… — прохрипела я, пытаясь вырваться. — Шампанское…
— Дура! — вторая пощечина явно прилетела просто так — со злости. И вместе с ней вернулся звон в ушах. Рос, силился, заглушая даже мои собственные панические мысли, потом вдруг хлопнул, взорвался и пропал — вместе со всем окружающим меня миром.
— … понятия не имею, что делать! Кто ж знал, что она нахлебается после всего, что ей говорили? Ага, в отключке пока… В машину положил, на заднее сиденье и катаюсь по району… Какую больницу, ты чо, умом тронулась? А вдруг она там копыта отбросит? Да даже если и нет — они ж найдут, что у нее в крови! На хрена мне это надо? Как тайно подбросить? Куда подбросить? Она ж не младенец, ёпта, а я не мать-кукушка, чтоб ее в больницу подбрасывать… Куда назад? В клуб?! Да как?! Куда я ее там положу! Там же везде камеры! Не, я на такое не подписывался. Знаешь что, подруга? Я ее где-нибудь в лесочке оставлю, а ты, если хочешь, подберешь на такси…
Нервный, молодой голос довольно долго говорил вещи, которые у меня в голове не ассоциировались ни с чем. И жутко раздражал своими напряженными, подвизгивающими интонациями, не дающими насладиться мощным урчанием машины и спокойным покачиванием под мягким сиденьем.
И только минут через пять после возвращения из обморока кое-что начало проясняться у меня в голове.
Я в машине у наркодилера Славчика, который всё-таки чем-то меня опоил. Чем-то, что не сочетается с алкоголем, и отчего я грохнулась без сознания на парковке перед клубом. И лежу сейчас, не в состоянии пошевелить и пальцем.
Оттого-то меня так наставляли ничего не пить. А я, дура, не послушалась.
Но ведь… ведь… меня наставляла… Кира! И что же это получается? Что Кира, моя лучшая подруга, участвовала в опаивании меня какой-то наркотой? Но зачем?! Чтобы я… что?!
Нет, нет… этого вообще не может быть! Это какая-то ошибка! Я не так поняла Славчика, я ведь не совсем в здравом уме сейчас… Не могла Кира поступить так со мной! Да и с чего я взяла, что он с Кирой разговаривает? Я ведь не слышала, как он ее по имени называет…
— Не, извини… — продолжал тем временем Славчик. — Я на такое не подписывался. И уговор был не о том, если ты помнишь… В общем, я пришлю тебе координаты, где ее оставлю, заберешь, если захочешь… Она в отключке, ничего не слышит, не волнуйся. А даже если и слышит, ничего не будет помнить, как проснется… Всё, покеда, отключаюсь.
Как не буду помнить? Я изо всех сил напряглась, пытаясь подняться… но в итоге не смогла даже зубы стиснуть. Казалось, ни одной активной мышцы в теле не осталось.
Я должна… должна встать… Иначе он действительно выбросит меня куда-нибудь в лес, где я отморожу себе придатки или застужу почки, а наутро понятия не буду иметь, что со мной приключилось! И не вспомню даже, что в этом могла быть замешана моя близкая подруга, и что надо быть настороже с ней! И как следствие, не буду готова к новой подлости, которую она может устроить! Буду продолжать ей доверять, как и раньше — возможно даже поделюсь подробностями нашей с деканом встречи…
Господи, как же это оказывается важно — помнить! Помнить всё, что с тобой было — потому что каждый день, каждое событие в нашей жизни — это бесценный опыт, строящий нашу личность! И не позволяющий ошибиться во второй раз, если уже обжигались!
А я так легко заставляла Игнатьева «забыть» о том, что мне невыгодно! И собиралась забыть его о его страсти ко мне и вообще обо всем! Как я могла? Как посмела так нагло распоряжаться бесценным человеческим опытом, мне не принадлежащим!
Вот и расплата мне пришла — той же монетой. Что бы не случилось со мной этой ночью — утром я ничего не буду помнить. Так сказал тот, кто в этой наркоте ОЧЕНЬ хорошо разбирается.
Вскоре, однако же, я поняла — то, что я не буду помнить, это еще полбеды. Живой бы остаться. Потому что оставить меня Славчик решил не на скамейке, не даже на скамеечке в каком-нибудь парке, где меня легко будет найти, а в самом настоящем, темном-претемном, холодном лесу. Прямо на голой земле, покрытой прошлогодними листьями — и это в начале мая, когда еще не везде снег сошел!
Хоть бы куртку какую-нибудь под спину подложил, гад…
— Прости, Алинчик, но ты сама во всем виновата… — пыхтя, Славчик опустился вместе со мной, бессильной, на колени и положил на спину. Потом подумал, зачем-то повернул меня на бок, чтобы лежала в позе младенца… и медленно, явно задержав дыхание, провел ладонью по моей попе.
Я снова попыталась отдернуться… и снова безрезультатно.
— Жаль, конечно… — неопределенно прокомментировал он мое состояние, продолжая бесцеремонно охаживать мой зад, обтянутый платьем. Сказал что-то еще, но я не слушала, вся сконцентрировавшись на этой руке, умоляя, чтобы она не нырнула под платье…
Но рука устремилась в обратную сторону — наверх. Огладила мой оголенный бок, противно пощекотала подмышку… и вдруг, резким, быстрым движением, протиснулась под пройму платья — к лифчику и груди под ним… и сжала ее! Сжала мою голую грудь — как будто так и надо!
— Ммм… — замычал от удовольствия Славчик, от души тиская меня всей своей пятерней. — Вставил бы я тебе напоследок, Алинчик… да следов оставлять неохота. Ладно… — больно ущипнув за сосок, рука вылезла из проймы, — я — в машину дрочить, а ты — баиньки. И, если ты меня слышишь — молись, чтобы тебя нашли раньше какого-нибудь пьяного бомжа на рассвете. Или шакала, который укусит тебя за бочок…
Листья за моей спиной зашуршали, человеческое тепло, хоть как-то балансирующее ледяной холод с земли, испарилось. И целых несколько минут я не замечала этой перемены, радуясь избавлению от того, что могло произойти, мысленно благодаря Славчика за то, что в его тупой голове осталось хоть немного разумности, а, может и порядочности…
А потом радость иссякла и меня накрыл ужас. Что они со мной сделали?! И что будет дальше? А вдруг Кира — если это всё она подстроила — не найдет меня или вообще решит не искать? Если Славчику это «не надо», ей-то это зачем? Из чувство долга перед подругой, которую она зачем-то решила опоить наркотой?
Ну почему, почему я не послушалась собственную интуицию, когда мне свыше подали знак в виде красных кроссовок? Меня ведь предупреждали! Сами силы вселенной орали мне — нет! Не будет всё так, как ты запланировала! Не ходи с ним, Алина Сафронова!
Но тебе казалось глупым довериться суеверию. Вот и лежи теперь, слушай, как тело постепенно застывает — то ли засыпая, то ли коченея… Слушай шуршащие вдалеке листья и гадай, кто к тебе подбирается — волк или бродящий во тьме обдолбанный нарик… Слушай и надейся, что отключишься раньше, чем к тебе поберутся здоровенный клыки животного или какой-нибудь зараженный сифилисом, сморщенный стручок…
Мозг мой начал уплывать в фиолетовые дали благословенного обморока, но листья вдруг зашуршали громче, возвращая меня в реальность. Шуршание превратилось в шаги, листья вокруг меня взметнулись от тяжелой, явно мужской поступи. Мое сердце ухнуло и бессильно заметалось от страха…
— А я знал, что ты — наркоманка, Сафронова! — объявил запыхавшийся голос декана Игнатьева. — Вот только не знал, что ты такая дура! Хоть не трахнули тебя, колхозница моя бестолковая?
От облегчения у меня вдруг полились из глаз слезы — что было странно, учитывая абсолютную неподвижность мимики лица. Глаза были закрыты, горло не работало — я даже всхлипнуть не могла.
И тем не менее, Игнатьев каким-то образом понял, что я плачу. И аккуратно, большим пальцем оттер мои текущие слезы со щек.
— Эх, возни с тобой теперь… — вздохнул, наклоняясь и пытаясь поднять меня с земли под спину и колени. — Такую ночь ты мне испортила, Сафронова… такую ночь…
Глава 14
Проснувшись рано утром, я довольно долго таращилась в спину лежащего рядом со мной мужчины. Голую спину. Довольно мускулистую — даже в расслабленном состоянии.
И кто это? — вяло крутилось в голове. Лешик? Но ведь мы давно расстались… А другого мужчины у меня и не было никогда…
