Пэппер Винтерс - Разрушенные (ЛП)
Я взял ее за локоть, дрожа от напряжения между нами.
— Ты бы трахнула меня, если бы не находила таким отвратительным?
Все мое тело вспыхнуло от одного контакта. Он скрутил все у меня внутри и смешал мысли.
Я никогда не был достаточно хорошим. Не для этого безупречного создания, которое имело силу освободить меня.
Но это было ложью. У нее были недостатки.
Она изображала женщину, у которой есть все, и которая ни в чем не нуждается. Такую сильную и независимую, но это была ложь. Она ранена. Я мог допускать ошибки, которые бы видели окружающие, но ее промахи были более заметными.
Гнев на ее лице исчез, на секунду сменившись на нежную теплоту.
— Это так ты думаешь? Что я отвергаю тебя, потому что ты обезображен? Ты не отвратительный.
Я возненавидел ее сострадание, предпочитая гнев. Я заслужил это. Но не заслуживал сочувствия.
— Я отказываюсь, потому что ты — властный псих, не принимающий отказа в качестве ответа, укравший мою свободу и мой нож. Твой шрам не имеет с этим ничего общего.
Не сдержавшись, я ответил с присущей мне прямотой:
— Я знаю, тебе для чего-то нужны деньги. То, как ты смотришь на окружающее нас богатство, буквально кричит об этом.
Она замерла.
— Я догадываюсь, что ты нуждаешься в значительной сумме, — я посмотрел суровее, замечая в ее глазах жадность и голод. Она не была похожа на тот тип женщин, падких на легкомысленные вещи. Здесь было что-то глубже... что-то...
Ответ появился из ниоткуда, как это было всегда, когда я позволял себе копать глубже.
— Ты нуждаешься в них для кого-то, о ком заботишься. Я также догадываюсь, что ты сделаешь почти все, чтобы их получить, — я произнес это, как угрозу или проклятие. — Все что я у тебя прошу — позволить мне тебя трахнуть. И я дам тебе то, в чем ты нуждаешься. Назови цифру, и она твоя, чтобы потратить на все, чего ты так чертовски хочешь.
Мое безжизненное сердце пропустило удар, когда готовность к борьбе на ее лице исчезла, а зеленые глаза заблестели слезами.
— Ты самонадеянный мудак.
Вспышка и напряжение между нами сменилось с наполненного похотью состязания до атмосферы печали.
— Ты ничего обо мне не знаешь. И не заслуживаешь любой части меня.
Дерьмо.
Я не знал, что делать. Продолжая стоять там, как идиот, я не выразил сочувствия, когда она всхлипнула и скрипнула зубами. Ни одной слезинки не появилось на ее лице, но ее глаза были наполнены ими.
— Ты, и правда, ублюдок. Для твоего сведения, я чувствую, что ты делаешь. Я нашла тебя интригующим и не против признать, что меня развлекла мысль о том, что было бы, если бы я тебя поцеловала. Ты мог бы получить меня. Все, что тебе нужно было делать, так это быть джентльменом и позвать меня на чертово свидание. Но ты разрушил это, и сейчас используешь мою единственную слабость и заставляешь меня чувствовать себя дерьмово, — ее плечи поникли, и я знал, что победил.
Я победил, но не чувствовал победы. Я чувствовал себя как последняя мразь.
Будучи в состоянии прочитать то, что люди тщательно скрывали, означало, что я мог влиять и запугивать. До сих пор, мне было плевать, причиняя кому-то боль, но эта женщина... эта женщина... Дерьмо.
Вздохнув, я пробормотал:
— Расскажи мне о своем ухе, потом, может быть, я отпущу тебя.
«Дай мне хоть одну частичку себя». Я сложил руки в карманы и немного отступил, давая иллюзию свободы и безопасности.
Она покачала головой, соединяя пальцы.
— Какие игры разума ты ведешь? Почему ты хочешь что-то знать обо мне? — произнесла она со странными интонациями, одновременно мягкими и сильными, как будто была одновременно и тронута, и храбрилась. Что-то глубоко внутри вызывало приступ боли, признавая в ней такого же бойца, что жил и во мне.
Разведя руками, я сказал:
— Ты была честна со мной, поэтому отвечу тебе тем же. Я жил одинокой жизнью не по своему собственному выбору, и сейчас впервые я пошел с кем-то на контакт. Мне нравится похоть, наполняющая мои вены. Мне нравится предвкушение от желания трахнуть тебя. И мне нравится твоя ярость.
Я ждал, пока она на меня посмотрит, чтобы создать зрительный контакт, но она по-прежнему смотрела вниз.
— Если я расскажу тебе про ухо, ты меня отпустишь? — тихо спросила она.
Я подавил свой рык. После моей честности и признания, что я был ею увлечен, уйти, по-прежнему, было единственным, чего она хотела. Прекрасно. Я скрестил руки.
— Я сказал, может быть.
Между нами пульсировала тишина, нагнетая напряжение. Боль в моем члене была омрачена болью от какого-то другого чувства... Я нуждался в боли. Мне нужен был бой. Только боль могла устранить смятение и дать мне возможность дышать. Я ненавидел испытывать такие сильные эмоции, одновременно надеясь, что они никуда не уйдут.
Я почувствовал себя живым. Раздраженным, сексуально возбужденным и разочарованным.
Бой с Эверестом не сделал ничего. Его кулаки не причинили мне боли, для меня он был слишком легкой добычей. Высокомерный ублюдок не оправдал своего хвастовства и теперь мне придется искать другие пути самоисцеления.
Я не думал, что Зел ответит, но в конце концов, она сказала:
— Это была моя приемная сестра. Они были моей девятой приемной семьей, и я была больше дикой кошкой, чем маленькой девочкой. В первый день я была новинкой, такой же, как всегда, такой же, как и раньше, но позже, на третий или четвертый день, я становилась игрушкой, которую пытаются уничтожить. Она и ее брат уговорили меня зайти в гараж, сказав, что они видели котенка, бегающего поблизости.
— Я была больше привязана к животным, и только мысль иметь кошачьего друга заставила меня туда пойти. После того, как мы там оказались, они бросили меня на землю и связали скотчем мои руки и ноги.
Она остановилась, бессознательно прикасаясь к поврежденному месту на ухе.
— Чтобы порезать меня, они использовали оловянные ножницы отца, сказав, что я должна быть помечена, как дикое животное, видя, что я никогда не буду настоящей девочкой. После этого они оставили меня в крови, пока их отец не вернулся с работы. Вместо того чтобы быстро доставить меня в больницу, он пытался зашить мне ухо самостоятельно. Если бы детская служба обнаружила, что его собственные дети причинили мне боль, он бы вылетел из списка по воспитанию, и ему было бы отказано в еженедельном чеке.
— Так случилось, что он плохо справился с этой работой, и в конечном итоге, я выглядела, как побитая собака, — она напряглась всем телом, перестраиваясь из жертвы в бойца. — В ту ночь, я сбежала. Это был первый раз, когда я убежала. У меня не было денег или идеи, что я собираюсь делать, но это было лучшим, что случилось со мной. Побег, вот что.
