Александра Йорк - На перепутье
Леон поднял воротник свитера, чтобы закрыть шею. Ночь его уже не бодрила. Он чувствовал озноб во всем теле, огни над ним напоминали холодные осколки льда, а красные огни внизу сверкали, как предупреждающие сигналы.
Ему пришлось узнать, что Валери принадлежала не только ему одному.
По своей невинности ему в голову не пришло спросить, была ли она девственницей, как и он. Позднее он узнал, что есть соответствующие признаки, но тогда он принимал как данное те чудеса, которыми они наделяли друг друга, и был уверен, что для нее они были такой же опьяняющей новинкой, как и для него.
Но он ошибался.
Когда скульптура была закончена, он поместил ее в тени у ручья, который пробегал по травяному лугу недалеко от того места, где Валери ему позировала, и повел туда мать, чтобы показать завершенное наконец творение. Как учитель она, разумеется, часто поправляла его технику на отдельных этапах, но на последней, завершающей стадии Леон не позволял ей смотреть его работы — он хотел удивить ее этим подарком. «Водяная нимфа» сидела на камне в окружении других естественных камней, на краю ручья, омываемая прозрачной водой. Его мать долго молча стояла перед ней. Наконец она спросила:
— Как ты ее назовешь?
— Я до сих пор не знаю, — признался Леон. — Рабочим названием была «Водяная нимфа».
— Тут куда больше, — возразила мать, — намного больше. Я бы назвала ее «Обещание».
Она так и не спросила, кто ему позировал, и, если у нее и были какие-то мысли по этому поводу, она их никогда не озвучивала. Но Леон, заметив ее мудрую улыбку в тот день, когда она посмотрела на статую, а затем на него, почувствовал, что она все знает и рада за него.
— Что же, — сказала она, обнимая его за талию, когда они возвращались к машине, — я уверена, что неприятностей от коллег мне не избежать, но если никто не представит чего-нибудь необыкновенного, я снова выделю тебе почетное место на показе.
Что она и сделала. Но на этот раз недовольных не было. Казалось, работа заставила всех замолчать. И не потому, что натура была обнаженной (так поступали сплошь и рядом), но потому, что чистота и естественность юной женщины как будто пришла из другого века, на мгновение вызвав воспоминание о мифических русалках, отдыхающих на камнях в лучах солнечного света. И все же она олицетворяла реальную девушку и одновременно вечное сияние юной женственности, а потому привлекала еще более пристальное внимание. Но особенно волновало лицо. Такое лицо люди представляли себе, когда думали об ангелах или богинях… но это было удивительно человеческое лицо, радующееся тому, что оно человеческое. Поднятое навстречу ветру, который каждый зритель не видел, но чувствовал, откинутое назад настолько, что длинные волосы купались в воде, глаза полузакрыты, сосредоточены на каком-то внутреннем видении, известном только самой нимфе, рот приоткрыт как будто в ожидании, что ветерок подарит ей поцелуй вместе с дыханием жизни.
В тот день, когда состоялась премьера школьного спектакля, большинство родителей и студентов просто стояли молча перед скульптурой. Говорили мало, но на каждом лице можно было заметить выражение надежды.
Тут появилась группа футболистов.
— Эй, да это же Чаз.
— Разве это не Чаз?
— Лицо не совсем ее, но тело — один к одному. Как насчет большой родинки у нее на жопе? Эй, да он забыл про родинку.
Они попадали друг на друга, заливаясь смехом и обмениваясь шутливыми ударами, как принято среди таких ребят в раздевалке.
Леон стоял в углу и чувствовал, как внутри него что-то оборвалось. Он никогда не называл Валери «Чаз», ему казалось, что это прозвище не подходит к ее мягкой женственности.
Тут появилась она сама и сразу же присоединилась к парням.
— Я все гадала, — засмеялась она, — узнает ли меня кто-нибудь из вас? Здорово, верно? Какая еще девушка может похвастать, что она позировала для настоящей скульптуры, когда ей было шестнадцать?
Она заметила Леона, подбежала к нему, закинула руки ему на шею и потащила к статуе, целуя его на глазах остальных поклонников. Она не заметила, что он не отвечал на поцелуи.
Пока шла пьеса, Леон извинился перед Валери и остальными, прошел в пустое фойе, вытащил скульптуру из воды и вышел из здания. Он сел в отцовскую машину и поехал к реке, на то место, где делал эту скульптуру. Но уже там, на месте, оказалось, что не так-то легко утопить свои мечты.
Несколько длинных минут он стоял на крутом берегу, благоговейно держа фигуру в руках. Его руки дрожали, в последний раз касаясь гладкого мраморного тела, а в голове тупо вертелась мысль о том, что женщина, которую он держит в руках, не просто «обещание». Она была его идеалом, такой, ему представлялось, должна быть женщина.
Он вдруг заметил, что потоки дождя залили гладкую поверхность камня. Сухие, беззвучные рыдания раздирали его грудь. Но он не издал ни звука, только слезы текли по его лицу. Валери… Она была так необыкновенно… прекрасна. И такой чистой, как тот белый мрамор, из которого она была сделана. Во всех отношениях она была тем, что для него свято. Теперь он держал все это в руках в последний раз. Он знал, что должен освободить от этого свое сердце.
Затем мужество, в котором он так нуждался, всколыхнулось в нем. Его родил гнев. Но злился он не на Валери. Он злился на себя. Как мог он быть таким наивным? Ни секунды больше не колеблясь, Леон швырнул «Обещание» в глубокую реку. Фигура сразу исчезла под водой, как будто никогда и не существовала, а слезы высохли, как будто и не были пролиты. Это был последний раз, когда Леон Скиллмен плакал.
Он ушел, не оглянувшись. Вернулся в школу и досмотрел до конца спектакль. Пошел вместе с Валери на вечеринку, которую устроил драматический факультет, смотрел, как она кокетничает с другими парнями и холодно недоумевал, как он мог быть таким глупым, таким младенцем, чтобы верить, что она принадлежит ему так же полно, как он принадлежал ей. Позднее его сестра отправилась еще на одну вечеринку, к подруге. Ее родители уехали на выходные, это означало, что там будет выпивка, может быть наркотики и наверняка опытные девицы. Он решил присоединиться к ней.
Но, прежде чем уйти, он подошел к Валери, которая танцевала с его одноклассником, и, схватив ее за руку, впился в ее губы длинным поцелуем, быстро найдя ее язык, — он знал, что этой сучке нравится! — и не отрывался от нее, пока не почувствовал, что все ее тело запылало огнем желания. Затем он небрежно толкнул ее назад в объятия парня и шлепнул как раз по тому месту, где находилась знаменитая родинка.
— Пока, Чаз! — крикнул он, быстро удаляясь.
На вечеринке старшеклассников он много смеялся и пил много пива. Но не опьянел. Это дети пьянеют. А он уже перестал быть ребенком. Он чувствовал себя превосходно! До конца вечеринки он успел трахнуть двух разных девушек в двух разных ванных комнатах.
