Колин Маккалоу - Поющие в терновнике
Какое это было чувство! Губами, руками, всем телом она узнавала каждую частицу его тела, словно обрела что-то извечно родное и все же сказочное, неведомое. Мир сжался до полоски у камина, где отсветы огня плещут о край темноты, и Джастина раскрывается ему навстречу и понимает наконец-то, что было его секретом все годы их знакомства: что в воображении он, должно быть, обладал ею уже тысячи раз. Это подсказывают ей и опыт, и впервые пробудившееся женское чутье. И она беспомощна, обезоружена. Со всяким другим такая беспредельная близость, такая поразительная чувственность ужаснули бы ее, но он заставил ее понять, что все это – для нее одной. И она знала, все это – только для нее. До последнего мгновения, когда она вскрикнула, не в силах больше ждать завершения, она так сжимала его в объятиях, что, казалось, ощущала каждую его косточку.
В утоленном спокойствии проходили минуты. Теперь оба дышали ровно, легко и свободно, голова его лежала у нее на плече, ее колено – на его бедре. Постепенно ее стиснутые руки разжались, она сонно, ласково стала поглаживать его по спине. Лион вздохнул, повернулся, откинулся навзничь, казалось, он отдается в ее власть, бессознательно ждет, что она еще полнее насладится их слиянием…
И все же она была застигнута врасплох, задохнулась от изумления; он сжал ее виски ладонями, притянул к себе, его лицо было совсем близко, и она увидела – в этих губах уже нет ни следа вечной суровой сдержанности, так они сложены только из-за нее и для нее одной. Вот когда в ней поистине родились и нежность, и смирение. Наверное, это отразилось на ее лице, потому что глаза Лиона так засияли ей навстречу, что она уже не могла вынести его взгляда, наклонилась еще ниже и прильнула губами к его губам. Наконец-то мысли и чувства сплавились воедино, и у нее даже крика не вырвалось, беззвучный счастливый всхлип потряс все ее существо, она уже ничего не сознавала, только слепо наслаждалась полнотой каждого мига. Мир замкнулся в последней завершенности, и все исчезло.
Наверное, Лион поддерживал огонь в камине, потому что, когда сквозь занавеси просочился мягкий свет лондонского утра, в комнате было еще тепло. На этот раз, едва он шевельнулся, Джастина встрепенулась и пугливо сжала его локоть.
– Не уходи!
– Я не ухожу, herzchen. – Он сдернул с дивана еще одну подушку, сунул себе под голову, притянул Джастину поближе и тихонько вздохнул. – Тебе хорошо?
– Да.
– Не холодно?
– Нет, но, если тебе холодно, можно перебраться в постель.
– После того, как мы столько часов занимались любовью на меховом ковре? Какое падение! Даже если простыни у тебя из черного шелка.
– Нет, просто белые хлопчатобумажные, самые обыкновенные. А этот кусочек Дрохеды недурен, правда?
– Кусочек Дрохеды?
– Ковер. Он ведь из шкур тамошних кенгуру, – объяснила Джастина.
– Маловато экзотики и эротики. Я для тебя выпишу из Индии шкуру тигра.
– Это мне напоминает один стишок, я его когда-то слышала:
Угодно ль? Пуститесь
Вы с Элинор Глин
В грешные игры
На шкуре тигра.
Иль соблазнитесь
Один на один
Ввязаться с ней в грех,
Подостлав иной мех?
– Что ж, herzchen, тебе и правда пора вспоминать свои привычки, – улыбнулся Лион. – Ты уже полсуток не проявляла легкомыслия, только отдавала дань Эросу и Морфею.
– Не чувствую сейчас потребности в легкомыслии. – Джастина улыбнулась в ответ и преспокойно притянула его руку туда, куда захотелось. – Стишок про тигровую шкуру уж очень кстати, вот я и не удержалась, но теперь мне больше совсем нечего от тебя скрывать, так что и легкомыслие уже ни к чему, правда? – Она вдруг принюхалась, чуть потянуло запахом несвежей рыбы. – Фу, черт, ты ведь так и не поужинал, а теперь уже время завтракать. Не можешь же ты питаться одной любовью!
– Да, пожалуй, если ты хочешь, чтобы я и впредь так же убедительно ее доказывал.
– Ну, брось, ты и сам получил полное удовольствие.
– Еще бы. – Он вздохнул, потянулся, зевнул. – Любопытно, догадываешься ли ты хоть немного, до чего я счастлив.
– Кажется, догадываюсь, – негромко ответила Джастина.
Он приподнялся на локте, посмотрел внимательно:
– Скажи, ты только ради роли Дездемоны вернулась в Лондон?
Она больно ущипнула его за ухо.
– Теперь я тебе отплачу, довольно ты меня гонял вопросами, как девчонку на экзамене. Ты-то сам как думаешь?
Лион усмехнулся, легко разжал ее пальцы.
– Если ты мне не ответишь, herzchen, я тебя задушу гораздо основательней, чем твой Отелло – Марк.
– Я вернулась в Лондон играть Дездемону, но все равно из-за тебя. С той минуты, как ты меня тогда поцеловал, я была сама не своя, и ты прекрасно это знаешь. Вы очень умный человек, Лион Мёрлинг Хартгейм.
– По крайней мере у меня хватило ума понять с первой же встречи: я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Джастина порывисто села.
– Женой?!
– Да, женой. Если б ты была мне нужна как любовница, я получил бы тебя много лет назад. Это было бы не так уж трудно, я же знаю, как у тебя голова работает. Я только потому этого не добивался, что ты мне нужна именно в жены, и я понимал, ты еще не представляла себя в такой роли.
– Пожалуй, и сейчас не представляю. – Джастина пыталась освоиться с этой мыслью.
Лион поднялся на ноги, поднял и ее.
– Ладно, поупражняйся немножко, приготовь мне что-нибудь позавтракать. Будь мы у меня дома, я бы похозяйничал, но в своей кухне каждый стряпает сам.
– Сегодня я не прочь накормить тебя завтраком, но обречь себя на это до конца дней моих?.. – Она покачала головой. – Пожалуй, это не по мне, Ливень.
И опять перед ней властное лицо римского императора, царственно невозмутимое перед угрозой мятежа.
– Этим не шутят, Джастина, и не тот я человек, с которым уместны шутки. Спешить некуда. Ты прекрасно знаешь, терпения у меня достаточно. Но если ты воображаешь, будто тут возможно что-либо помимо брака, выбрось это из головы. Пускай все знают, что я тебе муж, а не кто-нибудь.
– Сцену я не оставлю! – вспылила Джастина.
– Verfluchte Kiste[23], да разве я этого требую? Когда ты наконец повзрослеешь, Джастина? Можно подумать, будто я тебя приговариваю к пожизненной каторге у плиты! Мы, к твоему сведению, не так бедны. Обзаводись прислугой, няньками для детей и вообще всем, что тебе еще нужно.
– Брр! – О детях Джастина уж вовсе не думала.
Он запрокинул голову и захохотал:
– Да, herzchen, вот это и называется утреннее похмелье, и даже с избытком! Я знаю, с моей стороны глупо сразу же затевать разговор о прозе, пока достаточно, чтобы ты о ней только подумала. Но предупреждаю честно, пока ты решаешь, да или нет, помни – если я не получаю тебя в жены, ты мне вообще не нужна.
