Оливия Голдсмит - Фаворитка месяца
Джан смотрела на Май в зеркало, потом повернулась к ней. Лицо у старухи было все еще элегантным в том, что касалось костной структуры, но кожа в морщинах, мешках, возрастных пятнах. Джан же была юной, свежей. Ну и как долго она будет оставаться такой? И достаточно ли она красива? Достаточно ли красива, чтобы заполнять своим лицом большой экран в «Триплекс Одеон»? Она определенно не такая милашка, какой была когда-то Май. Но Джан зачем-то слишком много внимания обращает на свои недостатки. Впрочем, ведь и Май поступала так же. И Шарлин говорила ей, что не чувствует себя такой красивой, как Лайла или даже сама Джан. А Лайла… Ну да, Лайла капризна. Никто не смел фотографировать ее без условия, что она первой посмотрит снимки и сочтет нужным или ненужным публиковать их.
Теперь, опасаясь большого экрана, Джан изучала свою внешность. Это не только ее работа, но и Джерри, гримера, Ласло – художника, Боба – кинооператора – все они вместе будут работать над тем, чтобы Джан выглядела хорошо. Джан посмотрела на Май, которая уже прошла через все это.
– О дорогая, – сказала Май, – ну почему тебя так беспокоят съемки? Ты будешь выглядеть прекрасно. Слушай, они сначала все изучат и выберут наиболее выигрышные точки для съемок. Ты будешь само совершенство.
– А я-то надеялась, что я уже такова. Май рассмеялась.
– Дорогая, не будь такой глупенькой! Почему Джин Артур показывали только с одной стороны. Всегда левый бок. Все знали это. Это не смущало Капру. И Клодет Колберт тоже. Она француженка, очень шикарная, но лицо, как это… как тыква. Была специальная подсветка для ее щек. Даже Элизабет Тейлор. Тень на верхней губе. Всегда прикрывала. Так в чем проблема? – Май рассмеялась.
Джан знала, в чем ее проблема. Первое. Она боялась за свою внешность на большом экране. Второе. Она боялась за Сэма. Третье. Она сердилась.
– 3ачем все эти ухищрения, – спросила Джан, хотя и не ждала ответа. – Показывать только одну сторону. Давать подсветку, ретушь? Зачем не показывать нас такими, какие мы есть?
– Потому что, дорогая, мы совсем не такие в мечтах мужчин. Знаешь, какая история произошла с Джоном Раскиным?
Джан знала имя этого викторианского критика-искусствоведа, но Май произнесла его так, как будто это было имя русского графа. Джан покачала головой.
– Это был лондонский искусствовед. Нет. Даже больше. Это был журналист, который формировал вкусы своего времени. Он говорил людям, что хорошо, что красиво, что уродливо. Очень большая фигура в мире искусства. Может быть, самая большая.
– Да, – вздохнула Джан. – Теперь я вспомнила.
– Ну вот, он женился. Красивая юная девушка. Раскин обожал ее. Пока не прошла брачная церемония. А когда невеста разделась для брачной ночи, он заболел. Знаешь почему?
Джан покачала головой.
– Он увидел волосы на ее теле. Это его потрясло. Он видел статуи женщин. На них не было волос. А его настоящая красавица-жена вызвала у него отвращение! – Май рассмеялась. – Вот как бывает с женщинами. Вот какие шутки боги вытворяют с нами. Мы звезды, но мы живем на земле. Мы само совершенство, но мы всегда недостаточно совершенны.
– Грустно. И это правда?
– Насчет Раскина?
– И то, и другое.
– Ну что ж. Мерилин Монро. Я помню, как мы примеряли ей джинсы. Так каждый раз она отшвыривала их прочь, прежде чем надеть. Мерилин боялась, что не будет достаточно красива. Гарбо. Прекрасная женщина. В тридцать пять лет она обнаружила какие-то морщинки на своем лице на экране. Она плакала три дня. Пришлось остановить съемки. Люди говорят, что ее не беспокоило то, как она выглядела. Беспокоило и настолько, что до конца своих дней она скрывалась от людей. Ты можешь себе представить. Когда мы несовершенны, мы ненавидим сами себя. Если мы совершенны, мы все равно стареем и все равно ненавидим сами себя. Знаешь, когда Грир Гарсон была большой кинозвездой, у нее был любимый оператор Джо Руттенберг. Это был гений. Но однажды Грир оказалась недовольна и вызвала Джо для разговора. «Ты знаешь, Джо, – сказала она, – ты снимаешь меня не так хорошо, как раньше». Руттенберг ответил: «Прости, Грир, но я постарел на десять лет». Бедная Грир! Она уже умерла. – Май вздохнула. – А мужчины любят свои мечты. Мужчины создают эти мечты и хозяйничают в студиях. Они всегда говорят: «Все не так! Вы недостаточно совершенны для нашей мечты». И всегда мы верим им.
– Но зачем им это? – воскликнула Джан. Май пожала плечами.
– Чтобы управлять нами. Они боятся нашей власти, поэтому заставляют нас бояться.
Джан присела, почувствовав себя маленькой и слабенькой.
– Ну а что произошло с женой Раскина? – спросила она.
– Долго оставалась девственницей. Потом убежала с художником. Настоящий мужчина. Сначала она была у него натурщицей. Вот для него она действительно оказалась совершенством. Его звали не то Хант, не то Майлс. В конце концов она от него родила. Знаешь, в чем мораль этой истории?
Джан покачала головой.
– Якшаться нужно с художниками, а не с критиками, – улыбнулась Май.
Старуха помогала Джан в пробных съемках при подборе подходящих костюмов, в которых актриса лучше всего смотрелась бы на экране. Сэм на это время не приехал и слава Богу, не было и Майкла. Ему нечего было здесь делать, по крайней мере, три дня.
Потом, после семи, Май помогала Джан переодеться и ждала, пока она смоет грим.
– Если не возражаешь, я поеду с тобой в отель, – предложила Май.
– Хорошо, давай вместе пообедаем, – ответила Джан.
– Пивка бы. Все, что мне требуется, это пива, – вздохнула Май. В молчании они ехали в «Купертино». Даже Дэнни, шофер, для которого возить кинозвезд на съемки было привычным занятием, устал. И, сидя в темноте на заднем сиденье «лимузина», Джан гадала: что будет? Что она делает здесь, в незнакомом городе, работая над фильмом, который ей не нравился, по сценарию, который не был закончен. Рядом с ней лежал последний вариант. Фотокопия сценария на розовой бумаге. Каждый вариант был на бумаге другого цвета, чтобы не спутать. Сколько уже было цветов? Светло-желтый, темно-желтый, зеленый, синий, голубой. Была ли белая бумага? Или серая? Джан не помнила. И что будет, если больше не найдется неиспользованных цветов? Ну, напомнила она себе, Майкл Куртиц снимал «Касабланку» по незаконченному сценарию. Актеры не знали, каким будет конец, пока не завершились съемки. Но не делает ли ошибки Джан? Перед ней был богатый выбор, зачем тогда этот фильм?
Сэм, конечно. Она полетела, как мотылек на пламя свечи. Джан вздохнула. И, как мотылек, она сгорит? А может ли она сама превратиться в пламя, в центр внимания? Да, ее плоть изменилась, но центром внимания она осталась.
Вдруг на заднем сиденье шикарного «лимузина» Джан ощутила одиночество и отчаяние. Она почувствовала себя далеко, за много миль от сидевшей рядом Май, и подумала, что вот если она умрет, то кто вспомнит о ней? Кто? Что она здесь делает? Джан вздрогнула, хотя и не было холодно. Она почувствовала себя такой несчастной. Что подумают о ней Дэнни и Май? Так, мысленно пережив несколько обидных минут, Джан благополучно приехала в «Купертино». «Лимузин» остановился у отеля.
