Сюзан Кубелка - Парижские ночи Офелии
– Я знаю, что ты меня любишь, – объявляет он с полным ртом. – Молчи, не говори ни слова. Офилля, цветок мой, это уже не секрет!
– Интересно! И откуда ты это знаешь?
– Потому что ты сохнешь! Ты худеешь невероятно быстро. С каждым днем тебя все меньше и меньше. Думаешь, я слепой? – Он победоносно смеется. – Три недели назад ты была килограммов на пять тяжелее. Верно?
– Верно!
– Худеют, когда болеют или влюблены. Ты не больна. – Он заглядывает мне глубоко в глаза, кладет руки на плечи и стискивает меня. – Я тоже люблю тебя, – шепчет он мне, – где твоя тарелка? Ешь сколько сможешь! Ешь, Офилля! У нас будет тяжелая ночь. Нам нужны силы, понимаешь?
Я понимаю и засовываю тарелку пяткой под диван. Но Нури приносит новую, наполненную до краев, и не спускает с меня глаз, пока я ее всю не съедаю.
Потом подаются миндаль, финики, орехи, халва, марципан и весь сочащийся медом пирог, а к ним – сладкий инжирный ликер для женщин и крепкая финиковая водка для мужчин. О диете лучше не вспоминать. Я не хочу показаться невежливой и все пробую. Я совсем отвыкла от такой пищи, так как последние несколько недель питаюсь осторожно. После второго марципана в животе у меня словно камень.
Может, рюмка водки поможет? Как лекарство, так сказать? Это на самом деле действует, но алкоголь сразу ударяет мне в голову. Все кругом плывет. Это не мешает мне воспринимать все, что происходит рядом на диване.
Там сидит Юсуф, двоюродный брат Нури, и темпераментно что-то внушает симпатичной шведке по имени Гунилла. Он говорит и говорит без умолку, в то время как она лишь качает головой.
Она симпатичная особа, единственная из всей компании, которую я бы не отказалась увидеть снова. Наверное, он ее друг. Парень просто невыносимый, поэтому интересно, как долго она его сможет выдержать. Ему интересна только одна тема для разговоров: его потенция. Он так громко расхваливает ее, что я вынуждена слушать.
– Эй! – Он грубо толкает Нури в бок. – Ты уже слышал последние новости? Мой член становится все длиннее.
Нури недоверчиво ухмыляется и что-то спрашивает его по-арабски, что приводит Юсуфа в дикое веселье. Он сгибается пополам от смеха, звонко хлопает себя по ляжкам и отвечает таким словесным потоком тоже по-арабски, что у меня начинает кружиться голова.
– Да, да! – громко восклицает он по-французски. – Сегодня днем я четыре раза показывал его Гунилле, и все это за четверть часа!
Вокруг становится тихо. Все вдруг с интересом начинают прислушиваться.
– Но это было только начало. Для разогрева, так сказать! – Он выдерживает паузу, нагнетающую напряжение. – Гунилла встает, хочет одеться, но не успевает. Я выпрыгиваю из кровати, срываю с нее белье и осчастливливаю ее. Она ругается и кричит, но я тут же могу снова. Это было здорово! Потом она хочет причесаться, подходит к зеркалу, берет в руку щетку, но я хватаю ее, как она есть, и дарю ей незабываемый миг. Но и это еще не все. Гунилла мчится на кухню, запирается, играет со мной в прятки. Но со мной этот номер не пройдет, Нури, мой старик! Я вышибаю дверь, и все начинается опять. Это было счастье. Клянусь своей жизнью, я кончил восемь раз за полчаса! И если бы ты не пригласил нас на ужин, я все еще был бы в действии. Как мотылек на цветке или, лучше, на кухонном полу. В такой хорошей форме я еще никогда не был!
Все смеются, а я отказываюсь понимать мир. Вышибить дверь? Сорвать белье? И потом восемь раз за полчаса? Ведь это не получается даже четырех минут на каждый раз. Немыслимо! Если я ложусь с мужчиной в постель, мы любим друг друга не меньше полутора часов. Даже самый неважный из моих сорока трех любовников продержался пятьдесят минут. Может, я неверно поняла Юсуфа? Я почти никогда не пью. Наверное, алкоголь отразился на моих умственных способностях.
– О чем это рассказывает твой славный кузен? – спрашиваю я Нури. – Просвети меня, пожалуйста. Я из другой страны, и ваши обычаи мне непонятны.
Нури ухмыляется и навязывает мне бокал инжирного ликера.
– О свадьбе говорит он. Адам и Ева. Мужчина и женщина. У вас в Канаде не знают этого?
– Мужчина и женщина? – возмущенно повторяю я. – И все длится меньше четырех минут? Это, должно быть, шутка!
– Шутка и есть! – выпаливает Гунилла, хватает свою сумку и выбегает во двор.
– Постой! – кричит Юсуф, вскакивает и мчится за ней. Больше они не появляются.
Нури глуповато хихикает и крепко прижимает меня к себе. Его свободная рука гуляет по моим бедрам. Она такая горячая и влажная, что я чувствую это сквозь желтый шелк. Очевидно, тема его настолько возбуждает, что желание уже захлестывает его.
– Мой цветок! Моя Фатима! – шепчет он мне на ухо, и дыхание его не менее влажное, чем руки. – Ты так действуешь на меня, что я схожу с ума. С тобой я могу всю ночь! Сто раз! Пока не взойдет солнце, ни секундой меньше. Мой кузен – слабак против меня. Я могу часами. Часами! Спорим?
Я готова забить тревогу. По опыту знаю, что мужчины, хвастающиеся своей потенцией, – ужасные любовники. Истинный виртуоз молчит. Он не гордится своими достижениями, никогда не хвалится, насколько длинное или твердое, или большое, или выносливее его украшение, никогда не утверждает, что может удовлетворить любую женщину и не рассказывает пошлых анекдотов. За него говорят его дела.
Хвастовство Нури, мокрое пятно, с такой быстротой появившееся на его брюках, его влажные руки и жадный взгляд – мне достаточно. Но четыре недели воздержания и пара рюмок водки тормозят мою решительность. Ладно, останусь и посмотрю, что еще преподнесет мне этот вечер. Буду рассматривать все это как эксперимент, а не как удовольствие. Учиться можно на всем. Насколько я себя знаю, какую-нибудь пользу я из этого извлеку.
В час ночи уходят последние гости. Мы остаемся одни. Квартира напоминает поле боя, воздух можно резать ножом, но Нури это не мешает. Он зажигает толстую желтую свечу, сразу распространяющую сладковатый запах, и идет ко мне.
Я лежу на диване, сняв туфли и скрестив руки под головой, и жду, что будет. С высоты своего сорока одного года я взираю на молодого человека, который меня никоим образом не волнует. Пусть он красив. Но я и сама красива. Почему я не ухожу домой?
Нури начинает неуклюже расстегивать мое платье. Тридцать три пуговицы. Его пальцы действуют лихорадочно, дыхание прерывисто. Наконец он справился. Как оболочку отбрасывает желтый шелк по обе стороны моего тела.
Потом долго таращится на меня. Высовывает язык и кладет свои потные ладони на мои ляжки, на кусочек голого тела, там, где кончаются чулки. Его взгляд дает понять, что он никогда не видел ничего более соблазнительного.
Я жду, что он поможет мне окончательно снять платье. Что спустит вниз чулки, возьмет в руки мои ухоженные ноги, полюбуется безукоризненными пальчиками. Жду хоть какого-нибудь ласкового жеста, чтобы вернуть мне соответствующий настрой. Но ничего подобного не происходит.
