Анри Труайя - Анн Предай
Он завладел ее ртом. От прикосновения его губ у нее внутри разошлись круги неведомо сладостных волн. В следующую минуту он отстранился и принялся раздеваться. Она распутала висевший на шее шарфик и укрыла им ночную лампу, чтобы еще больше приглушить свет. И тоже стала раздеваться. Движения ее были замедленными, она не отрывала взгляд от Лорана. В полутьме комнаты он срывал с себя одежду с таким остервенением, словно свитер, брюки, ботинки, носки были для него теми условностями, от которых он должен был избавиться, чтобы наконец обрести свой истинный, первобытный облик. Через всю комнату чайкой пролетели и приземлились где-то на комоде его плавки. Перед глазами Анн вырос голый мужчина, царственный и бесстыжий, с расставленными в стороны ногами и раскинутыми руками. Низ его живота был отмечен густой порослью волос, а посреди нее, наподобие рога, дыбилась живая плоть. Завороженная, она наблюдала за тем, как надвигается на нее этот нежный убийца. Длинные волосы чудовищным образом противоречили доказательству его мужской силы. Как могла она противиться этой встрече, когда каждая клеточка ее тела требовала именно этого? Еще секунда – и тела их соприкоснулись. Удовольствие, пронзившее ее подобно электрическому разряду, было настолько сильным, что от потрясения она вскрикнула. Он уложил ее на кровать. Глаза ее полуприкрылись, а влажный и мясистый рот прогуливался по ее плечам, по груди, животу и ложбинке меж бедер. Наслаждение закручивало ее тело в жгут, от затылка до самых пят. Она взяла голову Лорана двумя руками, подняла к своим губам, покрыла поцелуями это костистое сокровище и зарылась в его густую шевелюру. Извиваясь в перехватывающей дыхание игре, она ощущала себя одновременно потерянной и повелевающей. Жизнь, отдавая потом и кровью, клокотала в ней, как никогда прежде. Будто долгое пребывание под пологом смерти довело в ней вкус к наслаждению до безумия.
Лоран был теперь на ней. Он раздвигал ее ноги своим коленом, он искал свою цель. Анн услышала чьи-то шаги. Отец? У нее есть отец? Ну да, прошел на кухню за стаканом воды. Прямо над ней застыли глаза Лорана. Вопрошающие, беспокойные. Он даже затаил дыхание. Его волосы свисали ей на грудь. Анн улыбнулась ему. Даже если отец заглянет к ней в комнату, она не обернется, а продолжит заниматься любовью. Дверца холодильника хлопнула, шаги удалились. В наступившей тишине улыбнулся и Лоран. По его лицу расползлась животная гримаса желания. И со всей силы, всей своей елейной упругостью он вошел в нее. Анн быстро взяла все в свои руки, направляя звериное содрогание тел, снижая темп или ускоряя его по своей потребности, – до того самого момента, когда ее голову разметало на куски.
– Лоран! Просыпайся! Уже семь часов, сейчас Луиза придет!
– Луиза – это кто? – сипло спросил он.
– Прислуга.
Он наполовину отбросил покрывало. Лампа в изголовье осветила его голое, все еще не проснувшееся тело, и она окинула его взглядом. В одной руке у нее была пузатая кружка, полная кофе с молоком, в другой тарелка, на которой лежали два больших бутерброда с медом.
– А ты, – спросил он, – ты не завтракаешь?
– Позже, – ответила она. – С отцом.
Он принял кружку обеими руками и залез в нее носом. Над толстыми стенками посуды ей были видны лишь искрящиеся золотом, довольные глаза. Затем, вонзая в мякиш зубы, он принялся за бутерброды. Мед стекал, и он облизывал его с пальцев. Зрелище завораживало Анн. Она почувствовала, как в ней с новой силой просыпается любовный голод. Зарыться бы снова в простыни, прильнуть к нему голым телом, забыть про время. Она тряхнула головой, словно хотела избавиться от опутавших ее мыслей.
– Быстрее, Лоран!
Покончив с бутербродами, он выстрелил телом из-под простыней и набросился на одежду. Одеваясь, он еще пытался целовать Анн. Та отбивалась, одновременно борясь и с ним, и с собой.
– Ну а сегодня вечером ты придешь ко мне? – спросил он.
– Да, уходи же ты скорее!
Она вытолкала его на кухню и отворила дверь на черную лестницу. С первого этажа доносился звук сдвигаемых мусорных баков. Дом просыпался. Скоро в замочной скважине скрежетнет ключ Луизы…
Анн закрыла за Лораном дверь и осторожно прислонилась к ней спиной, едва сдерживая дыхание. Немного отдышавшись, вернулась к себе и скользнула в постель, отыскивая в простынях тепло и запах Лорана.
10
– Ты еще немного не посидишь? – мрачно спросил Пьер, отодвигая чашку.
– Не могу, – ответила Анн. – У меня с утра назначена одна очень важная встреча.
– А та замечательная книга? Не сходишь за ней?
– Кто знает…
Она чмокнула отца в щеку и убежала. Оставшись один, Пьер налил себе еще чашку кофе, машинально достал из кармана письмо мадам Жиродэ и принялся его перечитывать. «Я с большим опозданием узнала о постигшем Вас ужасном горе… Поверьте мне, что при этих трагических обстоятельствах… Находясь мысленно с Вами… Осмелюсь сообщить, что заказанная Вами книга находится в моем распоряжении… Если Вы сможете в ближайшие дни заглянуть в мой магазин…» Он, конечно же, заглянет, ради приличия. Книга, о которой он еще совсем недавно мечтал, теперь для него почти ничего не значила – со смертью Эмильен мир поблек вокруг него. Уходя, она прихватила с собой и лампу, в лучах которой сияли даже самые мрачные вещи. Он отхлебнул кофе, нашел его горьким, но удержался и добавлять сахару не стал. Вошла прибрать со стола Луиза и удивилась:
– Как? Мадемуазель уже ушла?
– Да, – ответил он, – она очень торопилась.
На мгновение он забылся, поддавшись накатившей на него волне отчаяния, и, страдая от необходимости жаловаться, тихо промолвил:
– Мне так одиноко, славная моя Луиза! И это правильно. Моя дочь еще слишком молода, чтобы разделять печальную участь живого трупа.
– Не говорите так, мсье! – откликнулась Луиза. – Мадемуазель страдает, но по-своему. Тут мы как-то разбирали старые вещи мадам, так у нее все время глаза были на мокром месте.
Все, что оставила после себя Эмильен, уложили в картонные коробки. Пьер подумал, что ему не нужно было бы соглашаться с таким поспешным наведением порядка. Когда Анн сообщила ему о своей затее, он просто заплакал. Дочь накричала на него, даже толкнула! Она была так груба… Ну зачем все выбрасывать? Боится воспоминаний? Он бы оставил все платья, обувь, белье Мили на привычных местах, в шкафу, чтобы можно было их увидеть, вдохнуть их запах и дать пищу скорби.
– А… а куда моя дочь все это подевала? – поинтересовался Пьер.
– Она нашла им применение, – ответила Луиза.
– Какое?
– Сейчас столько нуждающихся! А мадемуазель такая добрая. И мне тоже перепал подарочек. Черное пальто с меховым воротником нашей бедной мадам, ее каштановый свитер и блузка, которая так шла ей…
