Лиз Филдинг - Обрученные ураганом
— От самой себя?
— Что?
Джаго предполагал, что всему виной были проблемы на работе, в семье или в личной жизни. Или все вместе.
— Всю свою жизнь я бегу от ужасной твари, которую никто не любит.
Он вспомнил, как в детстве засунул палку в дупло дерева и потревожил осиное гнездо. Тогда он пожалел о своем поступке, но не смог избежать последствий. Так же было и сейчас.
— Никто? — спросил он.
Она поежилась.
— Мой брат Иво всегда заботился обо мне лучшим образом, а я в ответ чуть не утащила его с собой в пропасть. Кажется, это входит у меня в привычку. — За этим последовала тишина, в которой он услышал стук ее сердца. — Хотя тогда это было психическое, а не физическое падение.
— У тебя было нервное расстройство?
— Да, они, кажется, так это называли. Доктора убедили Иво изолировать меня. Поместить в клинику для душевнобольных ради моей же безопасности.
Внезапно Джаго перестал жалеть, что заговорил с ней на эту тему. Сейчас он думал только о том, как ей, должно быть, тяжело говорить об этом с чужим человеком. Вообще говорить об этом с кем бы то ни было.
— Но вы оба выжили, — произнес Джаго, наконец подобрав подходящие слова. — И ты даже стала крестной матерью его ребенка.
— Да, Иво выжил. Он очень сильный, но это глубоко ранило его.
Затем, словно неожиданно осознав, что она делает, Миранда попыталась отстраниться от него и встать.
— Не двигайся! — предупредил ее он, резко подняв корпус, чтобы остановить ее. Его плечо ныло, голова шла кругом. — Оставайся на месте! Мне не хватало только, чтобы ты провалилась в эту чертову дыру. — Поняв, что по-хорошему ее не остановить, он продолжил: — Мне пришлось бы снова спускаться вниз и собирать то, что от тебя осталось.
— Я говорила тебе…
— Я знаю. Я должен был позволить тебе упасть и оставить тебя умирать. Прости, но я не мог этого сделать так же, как твой брат.
Какое-то время Майри продолжала сидеть на полу, но они оба знали, что она делала это из гордости. Затем она все же легла рядом с ним.
— Ты запомнил мои слова.
— Ты умеешь произвести впечатление, черт побери.
— Правда? — Она издала смешок. — Еще бы, у меня была многолетняя практика. Я начала пробовать свое мастерство на нянях.
— Позволь спросить, каким образом.
— Как ты относишься к жабам? Паукам? Муравьям?
— Да никак. Для меня что они есть, что их нет, — ответил он. — Муравьям?
— Да, огромным древесным муравьям.
— Каким же наказанием ты была!
— Я старалась, — заверила его она. — Мне удалось вылететь из трех школ, прежде чем я поняла, что все это напрасно: если у твоей семьи достаточно денег и хорошие связи, всегда найдется новая школа.
— Ты не любила учиться?
— Что ты, совсем наоборот. Я проказничала из духа противоречия.
Другими словами, подумал Джаго, она отчаянно пыталась привлечь внимание людей, которые должны были быть рядом. На их месте он всегда был бы рядом. С этой мыслью Джаго приподнялся и, прислонившись спиной к стене, притянул к себе Миранду. Боль в плече дала о себе знать, и он поморщился.
— У тебя все в порядке, Джаго?
Должно быть, она слышала, как у него перехватило дыхание.
— Да, в полном, — солгал он и тут же перевел разговор на другую тему: — Ты сказала, что твоего брата зовут Иво. Это довольно редкое имя. Твой брат случайно не Иво Гренвилл?
— Ивэн Джордж Гренвилл, если быть точной. — Миранда вздохнула. — Финансовый гений. Филантроп. Правительственный консультант. Разумеется, ты о нем слышал.
— На самом деле я подумал о парне с этим именем, который учился в одной школе со мной. Мог он быть твоим братом? Родители никогда не забирали его. Даже не приехали на торжественное вручение…
— Да, даже когда он получил директорскую премию, — подтвердила Миранда. — Да. Это был мой Иво.
— Умный малый. Иногда мои родители заезжали за мной, чтобы поужинать вместе, и мне было неловко спрашивать его, не хочет ли он составить нам компанию.
— И ты не спрашивал.
— Откуда ты знаешь?
— Я не критикую тебя, Джаго. Я просто хорошо знаю своего брата. Он никогда никого так близко к себе не подпускал. Даже меня. До тех пор, пока не встретил Белль. Теперь он другой.
— Я искренне за него рад. Жаль, что мы с ним не смогли подружиться.
— Не вини себя. В ответ на пренебрежение родителей он окружил себя стеклянной стеной. Никакого взаимодействия, чтобы ему не причинили боль. Я же, напротив, вела себя вызывающе, чтобы они обратили на меня внимание.
— В это я могу поверить. Что ты сделала, когда тебя в последний раз выгнали из школы? Дала пинка директрисе?
— Ты когда-нибудь дашь мне об этом забыть?
— Никогда, — сказал Джаго, и у него как-то странно потеплело на душе. Это было глупо. Выбравшись отсюда, они пойдут каждый своим путем и, возможно, больше не встретятся. Прогнав эту мысль, он сосредоточился на более важном. — Расскажи мне о своих родителях. Почему они отвергали вас обоих?
— Отвергали слишком сильное слово. Отвержение требует усилий, а они предпочитали тратить все свое время и энергию на развлечения.
— Тогда зачем им понадобилось рожать детей?
— От них ждали наследников. Не могли же они завещать все состояние Гренвиллов кому попало.
— Ну разумеется, — саркастически произнес он. — Я задал глупый вопрос.
— Их так воспитали, Джаго. Как и несколько поколений их предшественников. Мои родители принадлежали к тем людям, которые платят другим за управление их состоянием, ведение их хозяйства и воспитание их детей, а сами занимаются более важными и интересными делами.
Что может быть важнее, чем пожалеть ребенка, когда он разбил коленку, подумал Джаго. Он вдруг вспомнил о том, как его собственная мать целовала его ссадины, когда он в детстве упал с велосипеда. Как она, улыбаясь, приговаривала: «До свадьбы заживет…»
Прогнав непрошеные воспоминания, он произнес:
— Это крайняя степень эгоизма, но, по крайней мере, они не притворялись.
— Притворство потребовало бы усилий. — Она немного помолчала и спросила: — Твои родители делали это, Джаго? Они притворялись?
Ее вопрос задел его за живое. Он ни с кем не говорил о своей семье. Эта часть его жизни была наглухо заперта в его памяти.
Пока аромат розмарина не пробудил воспоминание о мальчике, упавшем с велосипеда…
Ложь, ложь, ложь…
— Джаго?
Она произнесла его имя так мягко, но даже оно было ложью. Вдруг он почувствовал, что эта женщина, вместе с которой он оказался отрезан от остального мира, имела право знать его настоящее имя.
— Меня зовут Ник.
