Мануэл Карлус - Во имя любви: Жертвоприношение
– Женщиной Эдуарда станет, и замечательной! А вот девичества не вернешь! И я не думаю, что, нагулявшись вдоволь, легче найти жениха и выйти замуж! Так-то, Лаура!
Элена поднялась на второй этаж и заглянула в спальню, где приводила себя в порядок Эдуарда, собираясь уезжать.
Она бросилась к дочери, обняла ее, стала желать счастья, но Эдуарда обиженно упрекнула ее:
– Ты должна была помешать этому ужасу, мама! Ты же знаешь, я не хочу, чтобы люди знали, какой у меня отец! Я вообще не хочу его знать! Недаром я кому-то сказала, что отец у меня умер! Как он смел прийти на мою свадьбу и все мне испортить?! Почему ты его полюбила?!
Элене стало безумно жаль свою дочку: никакое счастье не могло защитить ее, сделать неуязвимой, а значит, более щедрой, великодушной…
– Мы с тобой много раз говорили об этом, – ласково и твердо сказала она. – Твой отец не преступник, он ничего плохого не сделал. Ты сейчас не права. А я? У меня тысяча недостатков, но причинить тебе огорчение в день твоей свадьбы или в любой другой день я никогда бы не смогла! Всю жизнь мы прожили вместе, всегда ладили, а если и ссорились, то по пустякам. Будет несправедливо, если в день, когда ты навсегда покидаешь меня, мы расстанемся с тяжелым сердцем, не поцеловавшись на прощание.
– Да нет, я совсем не хотела ссориться с тобой, мамочка! – Эдуарда поцеловала ее. – Я непременно тебе напишу!
Марселу уже стоял на пороге. Элена поцеловала и зятя, желая им от души счастья.
Когда она ехала домой, в глазах ее стояли слезы. День, который должен был быть таким счастливым, достался ей очень непросто…
Дом ее встретил уютом, тишиной. Она вошла в спальню и посмотрела на спящую Сандринью. Девочка спала спокойно, закинув ручки за голову. Элена улыбнулась: когда-нибудь они будут выдавать замуж и Сандринью. И пусть день ее свадьбы будет счастливее, пусть нарядный Орестес поведет свою дочь к алтарю!
Внизу раздался какой-то шум, и Элена спустилась вниз. Каково же было ее удивление, когда она увидела перед собой Лидию.
– Боже мой! Что случилось? Орестес? – стала спрашивать она.
– Да, Орестес, – трагически произнесла Лидия. – Его привезли домой всего избитого! Эти изверги швырнули его прямо на мостовую, он расшиб себе лицо, голову! Спасибо доктору, который его привез. Он сделал ему перевязку, прописал лекарство!
Элена слушала, крепко сжав руки. Она все это знала от Сезара. Но как больно было это слушать еще раз!
– Я хочу забрать Сандру, – продолжала Лидия. – Со мной Нанду, он понесет ее.
– Зачем? К чему такая срочность! Ты посмотри, который час, – принялась отговаривать ее Элена. – Завтра я сама ее привезу.
– Я не хочу, чтобы ребенок находился в доме тех, кто оскорбил и унизил ее отца! Среди жестоких людей, не умеющих уважать человеческое достоинство! – Лидии нужно было выплакаться, выкричаться, и она наступала на Элену.
– Но я не сделала ничего плохого Орестесу, – устало сказала Элена.
– Зато сделала твоя дочь! Сандринье лучше держаться от вас подальше! Ты не сумела воспитать свою дочь, не сделала из нее человека! Она у тебя бессердечная кукла! Подумать только, чтобы дочь не пустила отца на собственную свадьбу! – Лидия задыхалась от негодования, возмущения.
Элена обиделась за дочь. Кого-кого, а ее она не даст в обиду. Сама она могла сердиться на нее и ругать, но никто из посторонних не имел такого права. Элена поднялась, глаза у нее заблестели.
– Поосторожнее, Лидия! Не стоит говорить плохо о моей дочери в моем доме. Орестес вышел за рамки приличия, вел себя неподобающе. Он был пьян, ты это знаешь?
Лидия вскинула голову.
– Знаю! Он выпил для храбрости! Выпил, чтобы не страдать от того, что его забыли! Чтобы легче было притворяться, что все хорошо, что это нормально, когда дочь не приглашает отца на свою свадьбу! Если бы его пригласили, как бы он гордился! Да он повесил бы это приглашение на самом видном месте в гостиной! Тебе понятно, что творилось у него на душе?
– Понятно, Лидия, успокойся. – Элене до слез было жаль всех: и Лидию, и Орестеса, и Эдуарду, и себя.
Но Лидия должна была выговориться во что бы то ни стало, она должна была выплеснуть все свои обиды.
– У нас отключили свет, потому что у него не было денег, чтобы заказать себе новый костюм, купить ботинки, галстук… Он думал, старый дурак, что если дочь увидит его нарядным, то непременно пригласит в церковь. Сам он в это не верил, но делал вид, что верит, и выпил, чтобы не страдать. За это я его ненавижу, но и твою дочь ненавижу тоже за то, что она оттолкнула его как собаку!
Тадинья принесла Лидии воды.
– Посидите, дона Лидия, сейчас я кофейку сварю, а вы посидите спокойненько, отдохните, – зажурчала она, – а то вон как исстрадались, бедняжка!
Высокую, полную Тадинью, от которой так и веяло добротой, не случайно прозвали «бедняжкой», она сама так называла всех, всем сочувствуя, всех жалея. Обычно ей удавалось смягчить и успокоить расходившиеся страсти, потому что участие ее было сердечным, а сострадание искренним.
Лидия присела, вытирая слезы.
– Посидеть спокойно? Как же! Посидишь! Когда он там дома один с разбитой головой! И что это за свадьба такая? Чтобы охранники стояли у дверей церкви? Да когда нормальные люди женятся, они хотят, чтобы весь народ видел свадьбу. За что они его избили? Что плохого он сделал?..
– Не держи на нас зла, Лидия, это просто несчастный случай. Ни наша семья, ни семья жениха в этом не виноваты, – вновь заговорила Элена. – И оставь Сандру у меня, я привезу ее завтра утром.
– Нет! Сандру я заберу! Пусть она проснется дома! Пусть видит своего отца!
Элена не считала, что маленькой Сандре нужно видеть разбитое лицо Орестеса, но что она могла сказать или сделать? Лидия – мать, ей и решать.
Фернанду все это время простоял в холле, дожидаясь, пока мать выговорится. Наконец Лидия позвала его, он вошел и взял спящую Сандринью на руки, так и понес в рубашонке, благо было тепло.
Утром к Орестесу, который, к слову сказать, выглядел совсем молодцом – ссадина на голове заклеена пластырем, на скуле тоже, а от синяка на лбу после свинцовой примочки только слабый след остался, – прибежала Сандра.
– Ну как ты, папочка? – спросила она, обнимая его и целуя. – Тебе очень больно? – И она потрогала пальцем пластырь.
– Совсем не больно, – ответил с улыбкой Орестес, потому что боль его была в душе, но она таяла при взгляде на свою чудесную маленькую дочку, которая сидела и смотрела на него ясными чистыми глазками, и в них светились веселое лукавство и нежность.
Лидия смотрела на них обоих из-за дверей, уперев в бока руки. Вчера она знала, что делала, это не было дурной бабьей прихотью – ведь так-то лучше, своей-то семьей.
