Кэтрин Стоун - Счастье в награду
Тонкие руки балерины снова взлетели к огненным прядям.
— Я… уволила себя сама.
— Почему?
— Потому что с самого начала было ясно: из таких, как я, не получаются хорошие ведущие.
И она так спокойно говорит о провале карьеры, о которой мог бы только мечтать любой журналист!
— По причине?
— Я не обладаю достаточным запасом эмоций.
Как безжизненно звучит ее голос. Откровенное признание, пронзившее болью ее душу. Так же как и его.
— Это что за чертовщина?
— Я не в состоянии эмоционально перестраиваться, чтобы непринужденно переходить от одной темы к другой.
… — То есть у вас возникают трудности с улыбкой от уха до уха, когда кончаете рассказывать о том, что в пожаре погибло пять человек, и переходите к сообщению о домохозяйке из Бруклина, выигравшей приз в лотерее?
— Трудности — не то слово!
— Знаете, Гален, по-моему, у вас слишком большой запас эмоций.
— Ну, не знаю… Хотя все равно спасибо. Вот только… Марианну никто не смог бы обвинить в неэмоциональности. Или Адама. Или любого из тех сотен комментаторов, что вполне успешно выступают по телевизору каждый день.
— Я ничего такого и не хотел сказать. Особенно про Марианну. Я говорил исключительно о вас. Ни одному из репортеров в Нью-Йорке не удалось бы получить от меня такого интервью, которое я дал вам. Да что там, в Нью-Йорке — в мире! — Внезапная краска залила ее щеки.
И Лукас поспешил вернуться к насущным проблемам. — С какого дня вы себя уволили?
— С сегодняшнего.
— Кому это известно?
— Только Джону Маклейну, хозяину «Кей-Кор». — Гален ничего не могла поделать со своими мыслями, крутившимися вокруг других его фраз. Как по-доброму он произнес «Особенно про Марианну»… — Вы, наверное, знакомы с Джоном? И знали Марианну?
— Мы с Марианной и Фрэн знаем друг друга с самого детства.
— Вы выросли в Англии?
— Нет. В Нью-Йорке. В месте под названием Чатсуорт. Это в Вестчестерском округе, примерно в часе езды отсюда. Я жил там до девяти лет.
— Марианна и Фрэн тоже жили там?
— Да.
А для Лукаса там по-прежнему жили боль… ужас первой потери… и гибель детских надежд.
От Гален не укрылась мрачная тень, промелькнувшая в самой глубине его взгляда. Словно на миг приоткрылась дверь в холодную, черную бездну, полную отчаяния и боли.
Но мрак тут же пропал, улетучился. Усилием воли Лукас заставил его исчезнуть без следа и вернулся к их разговору про Джона Маклейна.
— Я познакомился с Джоном несколько лет назад. Несколько лет назад. Насколько Гален было известно, Джон прожил с Марианной примерно лет десять. Значит, несмотря на дружбу — или из-за нежелания оживлять застарелую боль? — Лукаса Хантера не пригласили на свадьбу подруги его детства.
— А что сказал Джон, когда узнал о вашем желании уйти? Гален поколебалась, прежде чем ответить. И заговорила сбивчиво, тщательно подбирая слова:
— Дело не в том, что он сказал, а скорее в том, как он выглядел. По идее ему следовало почувствовать облегчение. Но все получилось совсем наоборот. Он даже отказался оформлять мое увольнение до понедельника.
— То есть у вас еще осталось время передумать.
— Да.
Лукас невольно покосился на коробки, заполненные почти до самого верха. Судя по всему, Гален ничто не могло заставить передумать. Да она и не хотела этого. Единственным ее желанием было как можно скорее вырваться из удушливых объятий Большого Яблока.
— Возможно, — заметил он, — вам действительно придется переехать, как вы и собирались.
— Что значит — придется?
— Поймите меня правильно, Гален. Я нуждаюсь в вашей помощи. Она для меня крайне желательна. Хотя может принести вам ряд неприятностей и неудобств. — Из-за того, что он не в силах заткнуть убийце рот, Лукас знал, что сумеет обеспечить безопасность Гален. С ее головы не упадет ни один волос. Но ей придется слушать все, что взбредет в голову неведомому маньяку. — Беседы с таким типом — не самое лучшее занятие на свете.
Он не просто нуждался в ее помощи! Он ее хотел! И как бы ни глупо это выглядело, ее одинокое, истерзанное сердце готово было сказать больше. Он нуждается в ней самой, в Гален! Он хочет ее!
— Я остаюсь, лейтенант. В Нью-Йорке. И на телевидении.
— Хорошо, — мягко улыбнулся он, повторяя про себя: «О'кей». Гален останется с ним в Манхэттене, и вдвоем они поставят этого типа на колени, и… и Лукас пока не решался загадывать дальше. Его взгляд задержался на тесно заселенном диване под ярким покрывалом. — Значит, вы останетесь, и ваши куклы тоже.
— Вообще-то Барби и не должны были уезжать.
— Еще один — последний! — дар на счастье шестой городской больнице?
— Я предупредила Кейси, что буду там, в воскресенье в два часа.
— Не думаю, что с этим возникнут проблемы. — Что бы там ни задумал убийца, Лукас не позволит какому-то маньяку помешать Гален сделать еще один щедрый подарок больным детям. Все куклы — все яркое смешение красок, предназначенное будить радость, — будут доставлены на место точно в срок. — Я и не представлял себе, что Барби могут носить такие разные наряды. Просто удивительно.
— Барби выглядят так, как им положено. — Звучит многообещающе.
— Просто я никогда не признавала теорию о «подспудном стремлении к самоуничтожению». Как будто если у девочки имеется кукла, сделанная в виде стройной блондинки, и она возведет ее в идеал красоты, то ради его достижения готова будет пойти на все, вплоть до духовной — и даже физической — смерти.
— Физической смерти?
— Посредством голодания, или пластических операций, или еще какой-нибудь чертовщины, помогающей достичь пропорций, просто нереальных для нормальной женщины.
— А какую теорию вы признаете?
— Ту, в которой Барби считают просто куклами — не хуже и не лучше других. Компаньонками, а не соперницами. Может, даже подругами. — Она передернула плечами, отчего взметнулись пышные рыжие кудри. — И я не вижу ничего дурного в том, что у маленькой девочки есть милая, опрятная подружка, с которой можно не расставаться никогда.
— А какая из этих Барби ваша?
«Покажи мне, как выглядит твоя верная подружка, неразлучная с тобой с самого детства. Та, с которой ты не расставалась даже тогда, когда рухнули все мечты и вера в счастье. Та, которая не изменила тебе, несмотря на жестокость и несправедливость остальных. Покажи мне ее, Гален! Познакомь. И мы будем говорить о куклах как можно дольше, чтобы не вспоминать о крадущейся по пятам смерти…»
Но он так и не дождался этого полушутливого, полуторжественного знакомства. Синие глаза подернулись печальной дымкой. Он просил о том, что давно было утрачено. Что погибло навсегда.
