Елена Усачева - Лето моих надежд
– Да что вы тут, девчонки, с ума посходили? – вскочил Сашка. – Татка, чего ты там себе напридумывала? Это мне Катюха просто так подарила, я ее тогда из леса привез. Ну, помнишь, она еще заблудилась. Ну, глупость ведь…
Что-то Сашка еще такое говорил, но слышать это было уже невозможно. Не в силах подняться, Катюша на четвереньках отползла к двери и протиснулась в щель. Сорванный колокольчик не сообщил о том, что кто-то вышел, а увлеченные друг другом Серов и Татуся про Катюшу на время забыли.
После дождя парило. Тяжелый туман ложился на землю. Катюша брела вперед, натыкаясь на заборы, на столбы, на чахлые деревца. Ее окружала ватная тишина. Наверняка вокруг что-то происходило, но все это оставалось где-то там, далеко. Вокруг Катюши все молчало.
За поселком силы оставили ее, она села прямо на мокрую траву и прислонилась к тонкой березке.
Кружилась голова. Это было непривычно. Катя пыталась задержаться взглядом на чем-нибудь, но все плыло, плыло, плыло…
Мимо Катюши ходили люди, но ее никто не замечал – зеленая куртка и зеленые сапоги скрывали ее в зеленой траве.
Прокатил на своем велосипеде Тим. Велосипед все время вилял – после долгого дождя дорога раскисла.
Катюша сползла со ствола и упала на спину. Штаны промокли, неприятная влага стала холодить ноги, потихоньку пробираясь к спине. И тут девочка услышала шаги. Это были первые звуки, которые до нее дошли. Она приподняла голову.
Шли двое. Сквозь туман она не сразу смогла разглядеть, кто это. Но вот они подошли ближе, и, еще не видя лица, по смеху, Катюша догадалась, что это Белка.
– Ну вот, видишь, ты и улыбнулась, – довольно произнес Максим и взял Огурцову за руку.
Больше Катюша ничего не видела. Слезы снова сами полились у нее из глаз. Вид чужого счастья, когда вокруг все так плохо, доконал ее. Катюше стало нестерпимо себя жалко. Жалко до воя, до щенячьего поскуливания. Мир вокруг рушился, и места в нем для Катюши не было.
Парочка шла в сторону леса. Катюша вскочила и побежала к реке.
Она уйдет. Уйдет отсюда навсегда. Она никому не нужна. Дед будет только рад, что избавился от внучки, Пашка не заметит. А мама… Маме она потом когда-нибудь все объяснит.
Она шла и шла вперед. Тропинка вильнула и повела Катюшу прочь от реки. В голове почему-то вертелось стихотворение Лермонтова про дуб:
«Я б желал навеки так уснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь…»
И что-то там было про дуб, который должен колыхаться и шуметь.
Дуб.
Прямо перед Катюшей стоял дуб. Это было старое корявое дерево, по которому она любила лазить в детстве. У него был удобный низкий сук, на который можно было забраться, а потом спрыгнуть вниз.
Она бы сейчас с удовольствием стала дубом. Шелестела бы двести лет листвой и не знала бы никаких земных тревог.
Катюша скинула куртку и полезла наверх. Ноги в сапогах скользили, но в руках появилась неожиданная сила. Девочка карабкалась и карабкалась. Уже давно внизу остался тот самый сук, с которого так удобно было прыгать. И вот уже под рукой обламываются тонкие веточки.
Катюша уселась в развилке между стволом и веткой, прижалась к шершавой мокрой коре и закрыла глаза. Ей даже показалось, что она слышит, как бегут по стволу питательные соки.
Все, она теперь будет дубом. Мудрым и спокойным. Ее больше ничего не будет волновать. Только ветер, только вода, только солнце.
На ветке рядом каркнула ворона. Черная птица с удивлением смотрела на человека, забравшегося на ее дерево.
Катюша улыбнулась вороне. Но птица человеческого расположения к себе не поняла, возмущенно захлопала крыльями и улетела.
«Вот, даже вороны надо мной смеются», – подумала Катюша, снова закрывая глаза.
Вскоре сидеть так ей надоело. Жесткая ветка резала ногу, свитер промок, холодный ветер пробирал до костей, а куртка, которая могла спасти от этого ветродуя, осталась на земле.
Катюша заерзала на своем насесте. Отсиженную ногу пронзили ледяные иголочки. Катюшу качнуло назад, и она в панике крепко прижалась к стволу.
В вышине дуба завозились, закаркали вороны. На голову Катюше полетели палочки и какая-то труха.
«Мама! – мысленно закричала девочка. – Я больше не буду!»
Иголочки по телу перестали бегать, но нога больше не слушалась. От одного взгляда вниз начинала кружиться голова, так, что Катюша все сильнее и сильнее вжималась в ствол дерева.
Рядом снова села ворона, посмотрела нехорошим черным глазом и закаркала.
– Убирайся! – махнула рукой Катюша. Это стоило ей больших усилий, потому что рука от коры не отрывалась. Катюше вдруг представилась картина – ее окоченевший труп, все еще сидящий на дереве, клюет стая ворон.
И ей стало по-настоящему страшно.
Какого черта она полезла на такую верхотуру? Дубом стать захотелось? Вот дура-то. Сейчас ей будет и дуб, и береза, и осина.
– Помогите! – крикнула Катюша, но призыв ее затерялся в дубовой листве. – Люди!
Вороны с шумом сорвались с насиженных мест и полетели к реке.
«Почему люди не летают как птицы?»
– На помощь! – что есть силы завопила Катюша. – Эй, есть здесь кто-нибудь!
Она кричала и кричала, пока не охрипла. Ствол держал ее все крепче. Теперь она уже не то что руку оторвать не могла, пошевелить ею не получалось. От холода тело стало деревянным. Каждый порыв ветра вызывал ужас, в голове словно лопались хрустальные шарики и осыпались вниз колючим дождем. В каком-то полубеспамятном состоянии Катюша смотрела прямо перед собой на одиноко трепещущий листик. Она почему-то решила, что, пока этот листик держится, и она сможет продержаться. Но как только он оторвется, то вслед за ним полетит и она, уносимая ветром в неизвестную сторону.
Вроде бы внизу послышались голоса. Катюше страшно захотелось посмотреть, но шея не гнулась.
– Помогите, – прошептала она.
– Эй, там, наверху? Ты еще жива?
Это был Пашка. Голос брата придал Катюше силы.
– Я слезть не могу, – произнесла она и не узнала своего голоса. Он был хриплый, чужой.
– Не может она, – привычно проворчал брат. – А какого лешего тебя туда понесло?
– Пашенька, родненький, сними меня отсюда! – пискнула Катюша, вжимаясь в ствол.
Судя по шуршанию, брат полез наверх. Катюша с трудом оторвала щеку от жесткой коры.
– Я замерзла. – Из глаз ее покатились слезы – она снова была способна плакать.
– А я есть хочу. – Пашка, как всегда, думал только о себе. – Мы там сидим, тебя ждем, вдруг вваливается Серов и сообщает, что ты совершила налет на магазин. Дед чуть коньки не отбросил. Ты в этом магазине банок наколотила тыщи на три. Татка бьется в истерике и пишет заявление на увольнение. У тебя, значит, очередной заскок, а я бегать должен, да еще без обеда!
