Кэндес Бушнелл - Стервы большого города
На достойном, в нескольких футах от них, расстоянии обособленно стоял столик номер один, самый престижный в ресторане. Его не только считали столиком власть имущих, он был и самым уединенным в зале, поскольку располагался довольно далеко от других, что исключало подслушивание. Сейчас за ним сидели три женщины, которых Виктория мысленно назвала «первыми дамами». Ходили слухи, что они втайне управляют Нью-Йорком. «Первые дамы» не только достигли вершин каждая в своей области, но, прожив здесь по сорок и больше лет, обросли прочными связями со всеми нужными людьми. Одна из них, Сьюзен Эрроу, прославилась, кстати, таким афоризмом: «Каждый когда-то был никем, включая мэра».
Сьюзен Эрроу было, пожалуй, под семьдесят, но, глядя на нее, никто не решился бы определить ее истинный возраст. Что-то происходит с преуспевающими женщинами, когда они достигают сорока лет, — время словно обращается вспять, и каким-то образом они умудряются выглядеть лучше и моложе, чем в тридцать. Разумеется, они делали инъекции ботокса, подтяжку век, а иногда и лица, но эффект превосходил обычный результат, достигаемый благодаря скальпелю хирурга. Успех и самореализация — вот отчего на самом деле эти женщины излучали сияние; они светились от полноты жизни. Сьюзен Эрроу победила рак, перенесла две подтяжки лица и, возможно, носила в груди имплантаты, но кого это волновало? Она по-прежнему выглядела сексуальной, и на ней был кремовый кашемировый свитер с V-образным вырезом (обнажавшим неестественно молодую кожу декольте) и кремовые шерстяные брюки. Виктория и Нико всегда говорили, что надеются, им удастся в ее возрасте выглядеть хотя бы наполовину так же хорошо.
Рядом со Сьюзен, основательницей и президентом скандально преуспевающей пиар-компании «Эй-ди-эл», сидели Карла Эндрюс, известная тележурналистка, которая вела выпуски новостей, идущих в прайм-тайм, и Маффи Уильямс, самая молодая из трех женщин — ей не было шестидесяти лет. Президент американского филиала многопрофильной корпорации «Би энд си», выпускавшей предметы роскоши, Маффи считалась самой могущественной женщиной в индустрии моды Соединенных Штатов. Однако ее внешность резко контрастировала с мягко звучащим именем «коренной» американки — белой протестантки англосаксонского происхождения. Маффи действительно принадлежала к старой семье (ведущей начало от бостонского семейства Брэмен), но выглядела стопроцентной и неприступной француженкой. Темные волосы она зачесывала назад и закрепляла в небольшой пучок, всегда носила очки от Картье с голубыми тонированными стеклами и в оправе якобы из восемнадцатикаратного золота. Безжалостная деловая женщина, Маффи не терпела глупости и могла создать или погубить карьеру модельера.
У Виктории дрогнуло сердце, когда она вошла в ресторан и увидела Маффи, — вовсе не от страха, скорее от восхищения. Она обладала безупречным вкусом и почти недосягаемыми стандартами. Доброе слово из уст Маффи означало для Виктории все, и хотя кое-кто счел бы это ребячеством, Виктория хранила в памяти разнообразные комментарии, за многие годы сделанные Маффи по поводу ее работы. Шесть лет назад, после первого большого показа Виктории в павильонах, Маффи пришла за кулисы, величественно похлопала ее по плечу и прошептала с легким акцентом жительницы Восточного побережья: «Это очень мило, дорогая. Очень, очень мило. У вас есть по-тен-ци-ал».
В обычных обстоятельствах Виктория подошла бы к их столику поздороваться, но сейчас решила, что мнение Маффи относительно ее коллекции, вероятно, совпадает с высказываниями критиков. Конечно, Маффи не выразила бы неприятия, но ее молчание красноречивее слов. Иногда лучше не ставить себя в заведомо неловкое положение, поэтому, когда Маффи заметила усаживавшуюся Викторию, та лишь кивнула ей.
Однако когда Виктория рассматривала столик «первых дам», Маффи внезапно подняла глаза и перехватила ее пристальный взгляд. Та смущенно улыбнулась, но Маффи как будто не обиделась. Она встала и, положив салфетку на сиденье, направилась к столику номер два.
Господи, нервно подумала Виктория. Она не представляла, что показ был настолько плох, что заставил Маффи встать и выразить свое мнение. В мгновение ока Маффи, худая как жердь и облаченная в твид с блестками, оказалась рядом и наклонилась к Виктории.
— Дорогая, я хотела вам позвонить, — прошелестела она.
Виктория удивленно посмотрела на нее. Раньше Маффи никогда не удостаивала ее телефонным звонком. Но не успела Виктория ответить, как Маффи продолжила:
— Я хочу, чтобы вы знали: ваша коллекция великолепна. Критики не ведают, что говорят… столь же часто как верные, они выносят и ошибочные суждения. Продолжайте в том же духе, дорогая, и со временем мир догонит вас.
Сообщив свое мнение, Маффи дважды похлопала Викторию по плечу и вернулась за свой столик.
Несколько секунд Виктория сидела ошарашенная, пытаясь осмыслить неожиданный комплимент, а затем ее переполнило ощущение счастья. Подобные моменты редки, и что бы ни случилось в дальнейшем, Виктория знала: она будет хранить в памяти слова Маффи как редкую фамильную драгоценность, время от времени возвращаясь к ним и вспоминая их в трудную минуту.
От дверей распространился поток энергии — появилась Нико О'Нилли. Пролетев мимо метрдотеля, Нико направилась прямиком к столику, и ее лицо просияло, когда она увидела Викторию. Нико почти всегда была сдержанной и часто холодной, но только не с друзьями.
— Как Япония? — спросила она, обнимая подругу.
— Ужасно, — ответила Виктория. — Но Маффи Уильямс сейчас сказала мне; что считает мою коллекцию великолепной. На этих словах я продержусь следующие три года.
Нико улыбнулась:
— Тебе не придется, Вик. Ты — талант.
— О, Ник…
— Я серьезно. — Рывком развернув салфетку, Нико обернулась к официанту. Стоя поблизости, тот ожидал нужного момента, чтобы подать меню. — Официант. Воду с газом. Пожалуйста, — произнесла она.
Виктория с обожанием посмотрела на Нико. Отношения с подругами она очень ценила. Ведь только с женщинами можно позволить себе расслабиться — попросить, чтобы погладили по спине, не опасаясь, что тебя сочтут безнадежно беззащитной. Но дружеские узы, связывавшие ее с Нико, были еще крепче. Когда-то, в трудную минуту, когда у Виктории не хватало денег на производство очередной коллекции, Нико одолжила ей сорок тысяч долларов. Виктория не просила и даже не думала об этом, но однажды вечером Нико появилась в ее мастерской, словно фея-крестная.
— У меня есть необходимые тебе деньги, — заявила она, выписывая чек. — И не волнуйся, что не сможешь отдать. Я знаю: сможешь.
