Елена Озерова - Я иду к тебе
— Я буду ждать, — страстно прошептал Кирилл. Он словно хотел что-то добавить, но сдержался, повернулся и быстро пошел, почти побежал прочь. Через секунду Кирилл скрылся из глаз. Наваждение прошло. Ника помотала головой, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Да, в первый момент она потянулась к нему, но это произошло в силу привычки. Ее тело еще помнило тепло его рук и привыкло им повиноваться. А потом, когда поцелуй закончился, Ника почувствовала то, что она чувствует к Кириллу на самом деле. Ей вдруг стали неприятны его прикосновения, его дыхание… Даже захотелось стереть след его губ со своих. Не-ет, на свидание к Кириллу идти совсем не хотелось.
В половине пятого Ника одна сидела за столиком того самого кафе, где варили необыкновенно вкусный кофе. Только что она попрощалась с Виктором, проводила его до электрички. Гулять идти не хотелось, и она решила скоротать время за чашечкой кофе. Тем более что нужно было где-то спокойно посидеть и обдумать ситуацию.
Очень жаль, что Виктор уехал. Жаль и потому, что он бы оградил ее от ненужного свидания с Кириллом, и потому, что с ним было на удивление легко и спокойно. Так хорошо и спокойно Нике никогда ни с кем не было, разве что с Машей или с крестным. И еще… На прощание он сказал какую-то странную фразу. Уже войдя было в вагон, он вдруг вернулся в тамбур и быстро проговорил:
— Елизавета Федоровна, вы знаете такую испанскую поговорку: «Любовь любовью, но только гордость — истинная жизнь благородного сердца»?
— Нет… — растерялась Ника.
Виктор загадочно улыбнулся:
— Теперь будете знать.
— Но я… — Ника еще больше растерялась и глупо спросила: — Зачем?
— Так… Просто на всякий случай…
Он в нерешительности поглядел на нее, словно хотел что-то добавить, но двери закрылись, и электричка отошла от платформы. Ника так и осталась стоять в недоумении. Какое отношение к ней имеют слова Виктора? Или… Он что-то понял? Что?
Ника поднялась, взяла еще кофе и пирожное. Кажется, полоса везения закончилась. Что она будет без Виктора делать? Ведь Кирилл и вправду может явиться к ней домой и сесть под дверью, а хозяйке, Илзе Францевне, вряд ли это понравится…
— Простите, пожалуйста, здесь свободно? — прозвучал над ее ухом приятный мужской голос с чуть заметным акцентом. Ника подняла глаза и обомлела: перед ней стоял тот самый светловолосый принц из Турайдского замка. В руках он тоже держал чашечку кофе и тарелку с пирожными.
8
Машина на хорошей скорости шла по шоссе. За окнами мелькали желто-зеленые поля и холмы, кустарник, редкие перелески, аккуратные хутора — одним словом, Литва. Латвия с ее лесами осталась позади, с каждым километром Ника все дальше и дальше удалялась от моря, от Юрмалы, от Лиелупе… И от Кирилла. В салоне «Мерседеса» негромко играла музыка, радио «Ностальжи» передавало старые песни. «Любовь, похожая на со-он, — пела Пугачева, — cчастливым сделала мой до-ом…» Сумка с Никиными вещами стояла в багажнике, а она вглядывалась в несущуюся навстречу дорогу, не вспоминая о прошлом, не загадывая будущего, и боялась повернуть голову. Потому что рядом с ней, кажется, сидел мужчина ее мечты. Он уверенно вел сказочную белую машину, и Ника готова была ехать всю оставшуюся жизнь. Если бы кто-то раньше сказал Нике, что она способна на подобное безрассудство, она бы рассмеялась этому человеку в лицо. А сейчас как будто ничего и не было: ни года жизни с Кириллом, ни слез, ни ссор, ни подозрений, ни этой дурацкой затеи с переодеванием и отомщением — ничего. Вся прежняя жизнь отодвинулась так далеко, что казалась нереальной. Ника улыбнулась и подумала, что, наверное, существует какой-то закон: стоит раз волевым усилием поломать привычный ход жизни, и потом изменится абсолютно все. Как в горах: столкнешь один камешек, а вслед за ним пойдет целая лавина. Таким камешком, вызвавшим лавину в ее жизни, стала эта глупая затея с поездкой за Кириллом в Лиелупе. А теперь оказалось, не за Кириллом она поехала, а за собственным счастьем…
Они с Андресом просидели в кафе часа два, не больше. И этого времени Нике хватило, чтобы перестать замечать все вокруг. Весь мир сосредоточился в карих глазах ее нового знакомого. После получасового разговора Ника уже знала, что зовут его Андрес Инфлянскас, он наполовину русский, наполовину литовец, живет то в Вильнюсе, то в Москве, в Риге сейчас по делам, но сегодня вечером уже уезжает. А еще через полчаса выяснилось, что он отлично разбирается в живописи — и в классике и в авангарде; любит Марка Шагала, Илью Машкова, пейзажи Куинджи и портреты Рокотова. Насчет Куинджи Ника с ним не согласилась — она считала Куинджи слишком приторным, хотя ей нравился «Христос в Гефсиманском саду». Правда, находилась эта картина в Крыму, в Алупкинском дворце, поэтому ее мало кто помнил. А Андрес помнил, что еще больше подняло его в Никиных глазах.
Проявленное Никой знание живописи Андреса ничуть не удивило: придерживаясь легенды, она представилась Лизой Владимирской, студенткой искусствоведения. Представилась — и почти сразу об этом пожалела. С Андресом Нике захотелось быть самой собой. Пусть бы он с таким восхищением смотрел не на придуманную голубоглазую и пышногрудую Лизу, а на нее настоящую, на Веронику Войтович, у которой тоже есть масса достоинств.
После того как была выпита не одна чашка кофе, Ника предложила немного прогуляться. Они спустились к морю и не торопясь побрели вдоль берега в сторону Дзинтари. Разговор, так легко и непринужденно бежавший в кафе, прекратился, но Ника не чувствовала никакой неловкости. Рядом с Андресом ей было хорошо просто идти и молчать. И она шла медленно, глубоко засунув руки в карманы кожаной куртки, подставив лицо свежему ветру, дувшему с моря.
— Правда, хорошо здесь?
Она обернулась. Он был совсем близко, его светло-карие глаза смотрели прямо в ее голубые, зрачки в зрачки.
— Лиза, я хочу вам кое в чем признаться. — Голос Андреса прозвучал чуть виновато. Вообще-то Ника сразу заметила, что едва заметный акцент делает речь Андреса слишком мягкой и даже какой-то неуверенной… Особенно по контрасту с его безусловным мужским обаянием и заметной в нем скрытой силой. И этот контраст нравился Нике все больше и больше.
— Что такое? — словно завороженная, она не могла отвести взгляда от его глаз. Это длилось всего две-три секунды, но Нике они показались годами. И за это время ниточка, связавшая их в кафе, стала прочнее каната. Наконец она сделала над собой усилие и опустила ресницы.
— Ну, что вы такое успели натворить? — насмешливо спросила Ника, пытаясь шуткой ослабить возникшую между ними связь. Но Андрес шутки не принял:
