Вера Колочкова - Не спорьте со счастьем
– Да что я, сахарная барыня, что ли, провожать меня? Оставайся уж, домовничай… Да смотри, чтобы все в порядке было! Я тебе доверилась, так что не подведи. Хотя и рискую я, оно понятно… Ну да ладно, пусть в память о Маше будет. Она бы моей Тамарке, если доведись, тоже бы помогла. Добрая она была, Маша-то, и душою тонкая. Помню, все подряд книжки запоем читала, стихов наизусть всяких знавала – страсть! Жалко, пропала ее жизнь ни зазря…
– Ну почему же – пропала? Она не про пала… – опасливо возразила Диля, дернув плечами.
– А мальчонка-то у тебя и впрямь спокойный, не балованный, себе на уме, – не слушая ее, продолжала рассуждать тетя Таня. – Хотите, говорит, бабушка, я вам стихи почитаю, чтобы скучно не было? И так, шельмец, чешет эти стихи складно, как настоящий артист в телевизоре! Чудеса, да и только.
Прижавшийся к Дилиному боку Алишер выслушал похвалу достойно, лишь улыбнулся чуть, потупив глаза. Тетя Таня длинно вздохнула, помолчала немного, потом тяжело поднялась с маленькой скамеечки в прихожей, на которую она приспособила свое грузное тело «присесть на дорожку».
– Ладно, оставайтесь, не то. Хозяйничайте. Если другую квартиру найдете, ключи соседям снизу оставьте. Пользуйте все тут, как захотите…
– А пироги можно в духовке испечь, тетя Таня?
– Да ради бога, пеки, коль умеешь.
Проводив добрую женщину, Диля остаток вечера провозилась с пирогами. Очень старалась. Однако и получилось все так, как надо, – слоеное тесто поднялось в духовке нежно и воздушно, а бараний фарш горячо брызгал изнутри мясным-луковым соком. Просто прелесть, а не самбуса получилась.
Утром Диля заявилась на новое место работы раньше всех. Охранник долго разглядывал ее через стеклянные двери, потом открыл, бурча под нос что-то очень недовольное, и она прошмыгнула мимо него, бережно неся впереди себя пакет с завернутой в полотенце кастрюлькой. Еще и успела аппетитно разместить на большой тарелке свое кулинарное произведение, пока никого не было, и в микроволновке подогреть. И кофе сварила. И бутербродов нарезала – так, на всякий случай. Хотя никто потом к этим бутербродам не притронулся…
– Вот это да! Вот это завтрак! Дина, да ты настоящая мастерица! – весело блестела глазками полненькая бухгалтерша Наташа, уплетая четвертую по счету самбусу. – Тебя, Дин, случайно, не из кулинарного техникума к нам занесло? У вас в Душанбе кулинарный техникум есть?
– Не знаю. Может, и есть, – скромно потупилась Дина.
– А это что, национальное блюдо такое? Вкусно! Как оно называется?
– Самбуса.
– Ух ты! Надо же! Смешно… Самбуса, главное. А все равно вкусно!
Диля осторожно улыбнулась. Послышались ей в этой насмешливой похвале обидные снисходительные нотки, но она тут же мысленно от них отмахнулась, до себя не допуская. Как, впрочем, не допустила до себя и пристального взгляда другой бухгалтерши, Марины, которая, в отличие от Наташи, ни одного пирожка не съела, а лишь глянула на блюдо и скривила губы в едва уловимой брезгливой гримаске.
– А ты и в самом деле в университете училась, Дин? Или Ирина Григорьевна про тебя приврала? – сыпала болтливой скороговоркой и никак не могла уняться Наташа. – А я еще, такая, подумала – неужели в Душанбе университет есть? Представляешь? Вообще-то ты извини, что я так сомневаюсь! Просто у меня дома перед окном стройка идет, и там таджики работают, ну такие, знаешь… Совсем не университетские личности!
Расхохотавшись, она откинулась на спинку дивана, красиво качнув большой мягкой грудью и чуть не расплескав кофе по стильной бежевой блузочке. Диля глянула на нее озадаченно – то ли реагировать на этот монолог, то ли промолчать многозначительно. Вот уж, действительно, и не поймешь, что является более для нее обидным – Маринино надменное подергивание лицом или этот дурацкий смех? А вообще, бог с ним. Ей, в конце концов, без разницы. Тем более вон и другие сотрудники к завтраку подтянулись, еще и не хватить может на всех самбусы с бараниной…
– Слышь, Марин… А когда Лара приедет? – вдруг, перестав жевать, озабоченно спросил белобрысенький субтильный мужчина с узким и бледным лицом – Диля его имя с первого раза и не запомнила. Всего и замечательного в нем было – ядовито-розовый галстук на фоне коричневой рубашки.
– Лара в понедельник обещала приехать… – задумчиво протянула Марина, потом усмехнулась довольно ядовито: – А что, у тебя без Лары тоже ни одна проблема не решается, Славик?
– А то! – подавшись немного вперед, горестно выпучил глаза этот самый Славик. – И все, главное, как назло происходит! Когда Лары нет, начинает изо всех углов всякая хрень выползать. Вон, к примеру, вчера иск на огромную сумму пришел и посоветоваться не с кем… А я без Лары в суд не пойду, хоть меня режьте! Не пойду, и все тут!
– А при чем тут Лара, Славик? Ты же у нас юрисконсульт! А Лара – финансовый директор.
– Да ладно тебе, Марин… Не придирайся к словам, и без тебя тошно. Так в понедельник, говоришь, она точно появится?
– Ну да. Мне Семен Максимович сказал. Он тоже ее ждет не дождется.
– А что у нас сегодня? Четверг? Значит, одну пятницу пережить осталось?
– Ну, ты, Славик, без Лары как малое дитя без мамкиной титьки, ей-богу! И не стыдно тебе?
– А ты, что ль, другая? Можно подумать…
– Ребята, не ссорьтесь! – развел руки в стороны крепкий мужик с красиво подстриженной бородкой и продекламировал, нарочито картавя: – Лара всякому важна, Лара всякому нужна! И у нас, у менеджеров, тоже куча бумаг без подписи скоро сдохнет, так что не вы одни такие обездоленные! Ждем-с, ждем-с!
Позавтракав, они дружно разошлись по своим кабинетам, и даже спасибо Диле никто не сказал. Не принято у них, наверное. А потом и думать некогда про это «спасибо» стало, потому что повалились на ее голову проговариваемые капризным приказом задания, и непонятно было, которое из них срочнее и в какую сторону наперед мчаться – то ли в Маринину налоговую инспекцию бумаги отвозить, то ли Славиков договор на почту, то ли в магазин цветочный бежать за букетом по поручению Максима Семеновича. Приспичило ему с этим букетом. Сам, что ли, не мог к вечернему свиданию с дамой подготовиться?
В общем, домой она вечером шла без сил и совсем без настроения. Поселилось внутри нехорошее чувство загнанности, будто на нее весь день палкой замахивались. Да еще и на улице стояла пеленой серая морось, сквозь которую будущее рисовалось полной безнадегой, тоской и одиночеством чужих квартир. От вче рашней эйфории по поводу головокружительного трудоустройства не осталось и следа, наоборот, очень хотелось поплакать, сильно, навзрыд. «Сейчас в ванной закроюсь и пореву! – решила она, прибавляя шагу. – Заберусь под горячий душ и буду стоять долго-долго, пока все слезы не вытекут…»
