Карина Тихонова - Блюз бродячих собак
— Круто! — восхитился мент.
— Да поймите вы! Хозяин машины, возможно, утонул! Кстати, мне, наверное, придется заявление написать?
— Не придется, — успокоил меня усатый. — Все уже написали.
— Кто? — не поняла я.
— Так хозяин!
— Какой хозяин?
— Машины хозяин! Девушка! Ау!
И усатый помахал рукой перед моими внезапно остекленевшими глазами.
— Вам плохо?
— Он жив? — спросила я слабым голосом.
— А как же! — обрадовал меня усатый.
— Какая неприятность! — съязвил его несимпатичный напарник.
Я задохнулась от ярости.
— Где этот мерзавец?! — закричала я в полный голос. — Я ему горло перегрызу!
— Сейчас все будет! — заверил меня усатый. — Все возможности вам предоставим. Сашок, ты на кого ставишь? Лично я на барышню. Молодая, но ушлая.
— При чем тут какие-то ставки? — не понижая голос, орала я. — Вы, что, издеваетесь надо мной?
— Да нет, милая, — мягко ответил усатый. — Это ты над нами издеваешься. А что касается ставок… Понимаешь, вот в той белой машинке… — и он кивнул на милицейский «Форд», — …сидит хозяин джипа. И тоже горит желанием перегрызть тебе горло. И знаешь, что его удерживает?
Я безмолвствовала. Это сон. Это просто дурной сон. Сейчас я проснусь — и все кончится.
— А удерживает его только одно. Стесняется мужик выйти на улицу в одних трусах, которые ты ему оставила.
— Я оставила?
— Ну да, не я же!
Я сделала на несгибающихся ногах шаг в сторону и посмотрела в сторону милицейской машины. Там определенно кто-то сидел.
Я его сейчас убью!
Ноги сами сорвались с места и понеслись в сторону «Форда». Я рванула на себя заднюю дверцу, упала коленом на сиденье и врезалась обоими кулаками в неопределенную массу, напоминавшую по очертаниям человека. Вся моя поверхностная интеллигентность разлетелась от происходящего, как карточный домик.
— Ах, ты сволочь!
— Сама ты сволочь! — донеслось из глубины машины. И мои руки перехватили более сильные, мужские.
— Тварь!
Я не растерялась и заехала головой в темноту. Ничего, череп у меня крепкий, и не такое выдерживал… Голова провалилась во что-то мягкое, предположительно в живот, темнота откликнулась сдавленным воплем, и меня вдруг потащило назад. Я в экстазе замолотила ногами по воздуху.
— Отпусти!
Больше всего я жалею, что не видела происходящего со стороны. Боже, какой спектакль! Уписаться можно!
Двое ментов со сбитыми набок фуражками пытались удержать в своих цепких ручках даму, брыкающуюся, как лошадь. Несмотря на численный перевес стражей закона, справиться со мной им не удавалось довольно долго, и операция по моему захвату проходила сумбурно. Место действия немедленно обросло сочувствующими и любопытствующими. Прохожие, собравшиеся вокруг нас, следили за развитием сюжета и обменивались по ходу флегматичными замечаниями:
— Для «Криминальной хроники» снимают, наверное…
— He-а, это новый сериал про ментов. Я анонс по телеку видел. Через месяц первая серия пойдет.
— Серьезно? А почему камер не видно?
— Камеры в Бутырках. Сюда не привезли.
— Да не, я не про эти камеры!
— А-а-а! Скрытой снимают, наверное…
Флегму наблюдателей приятно разнообразили нервные возгласы моих мучителей:
— Ноги перехвати!
— Да брыкается она, гадина!
— За икры хватай!
И, перекрывая все голоса, реял в вечернем воздухе мой дикий крик:
— Не смей за икры! Я щекотки боюсь! А-а-а! Палачи! Сатрапы! Душители свободы!
— Сильно играет, — оценил кто-то из наблюдателей. — Интересно, кто автор сценария?
— Явлинский, наверное…
— Почему это?
— Он тоже все время орет про душителей свободы.
— А что еще ему делать? От кормушки-то отлучили…
Вот так, под краткий курс современной политологии, меня повязали чудным вечером субботнего дня. И, должна вам признаться, что впервые в жизни мне удалось так удачно совместить приятное с полезным.
Не думайте, что когда я говорю «повязали», то имею в виду поэтическую аналогию. Я имею в виду предмет таким, каков он есть. Усатый, раздраженный моим успешным сопротивлением, отбросил в сторону свое напускное добродушие и больно заехал мне по голове кулаком. Я икнула и обмякла, потрясенная таким скотством. И, пока я приходила в чувство, несимпатичный мент ловко перехватил мои щиколотки собственным форменным ремнем.
— Ну, слава богу! — саркастично высказался кто-то из зрителей. — Справились наконец! А то я уж думал, что все будет, как в жизни: преступление без наказания.
— Пошли вон! — гаркнул усатый, разворачиваясь к зрителям. — А ну, быстро отсюда!
— Не, не снимают, — разочарованно протянула какая-то девица с бананом в руке. — Если бы снимали, они бы такие вежливые были!
Пока усатый разбирался со зрительской аудиторией, несимпатичный мент защелкнул на моих запястьях наручники. Захватывающее ощущение.
— Ну, ты даешь! — восхитился вернувшийся усатый доблестью напарника. — Один справился!
И издевательски спросил, обращаясь ко мне:
— Что же вы так слабо? А? Илона Ивановна?
— У меня дыхание короткое, — объяснила я, задыхаясь. — Надолго не хватает. Я в школе больше стометровки не бегала…
— Ничего, ты у меня побегаешь, — с ненавистью пообещал несимпатичный, осматривая разорванный рукав рубашки. И когда это я успела?
— Посмотрим, кто у кого побегает! — пошла я на дальнейшее обострение отношений. Раскрыла рот, чтобы продолжить диалог, но тут из глубины милицейской машины донесся негромкий скучающий голос:
— Скоро вы там? Холодно же!
— Чтоб ты сдох, с-скотина! — громко и с душой пожелала я.
Усатый слетал к джипу и вернулся назад с вещами потерпевшего. Да, а про джип-то мы совершенно забыли! Жалко, что его действительно не угнали за время моего бенефиса. И это при том, что ключ торчал в гнезде, а дверца была распахнута! Не любит наш народ легко разрешимые задачи. Надо полагать, поэтому и деньги оказались в неприкосновенности. К сожалению.
— И ее сюда посадите, — снова подал голос мой доверитель.
— Иди!
И не успела я опомниться, как подбородок оказался прижатым к груди, а меня втолкнули на заднее сиденье. И я оказалась тет-а-тет с полуголым мужиком. Мечта феминистки: и по морде его, и по морде!
Несколько минут мы сидели молча. Я — потому, что пыталась справиться с огромной ненавистью к этому подонку, который организовал для меня столь незатейливое вечернее развлечение. А он — потому… Не знаю почему. Но уж точно не потому, что стыдно было!
— Ты успокоилась?
