Джоди Малпас - Одна отвергнутая ночь
Мне не нужен код. Дверь приоткрыта, слабый толчок — и она распахивается.
Внутри меня фейерверк.
Он стоит посреди кабинета, в костюме, никаких эмоций, просто смотрит на меня, застывшую на пороге. Мои глаза тут же наполняются слезами, дышу лихорадочно и гляжу, как он смотрит на меня. Ноги подкашиваются. Музыка безжалостно бьет по ушам. Наслаждаюсь им: темный костюм безупречен, волосы, кажется, стали длиннее, мягкие пряди видны за мочками ушей. Слов нет, только напряженный зрительный контакт. Его лицо или тело не дают никаких подсказок, чтобы я могла понять, о чем он думает. Хотя ему и не нужно говорить, о чем он думает. Взгляд все выдает. И я вижу там злость. Миллер просматривал камеры видеонаблюдения. Он видел, как ко мне подкатывало множество парней. Делаю тревожный вдох. Он видел, как я поощряю внимание и отвечаю им.
— Ты позволила хоть одному из них попробовать тебя на вкус? — он делает шаг вперед, а я инстинктивно отступаю назад, насторожившись.
Приятной эта встреча не будет. Он имеет наглость задавать такие вопросы после того, как был в другой стране с другой женщиной. Потрясение от его присутствия быстро перерастает в злость.
— Не твое дело, — он опять ревнует, и от этого внутри меня необъяснимое волнение.
Идеальные скулы напрягаются на его лице.
— Когда ты в моем клубе, это мое дело.
— Это больше никогда не будет тебя касаться.
— Ошибаешься.
Качаю головой и продолжаю отступать, ненавидя свое предательски пошатывающееся тело.
— Я права.
Он недовольным взглядом пробегает вверх-вниз по моей туго обтянутой коротким платьем фигуре.
— Ты пьяна.
Игнорирую его обвинение, вспомнив кое-что.
— А значит, ты не можешь меня трахнуть.
— Замолчи, Оливия!
— Потому что хочешь, чтобы я запомнила каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое…
— Ливи!
— Только вот я не хочу помнить каждое мгновение. Хочу забыть их все.
Вены на его шее выступают, готовые взорваться:
— Не говори того, что на самом деле в виду не имеешь.
— Как раз это я и имею в виду!
— Замолчи! — он рычит, заставляя меня отступить еще на несколько шагов, его ярость поражает меня. Я быстро прихожу в себя, распахнутые глаза, несомненно, передают весь испытываемый мной шок. Шок от того, что я пришла сюда, шок от того, что он здесь, шок от того, что он так чертовски зол. Он не имеет на это права, даже если я сама его провоцирую. Я ведь знала, что делала. И ему тоже об этом известно.
— Ты сказал Тони пропустить меня, если приду, так ведь? — вдруг это становится предельно ясным. Этого он и ждал. — Ты велел Тони следить за мной.
— Для этого у меня в клубе есть две сотни камер.
— Как ты смеешь! — выплевываю, чувствуя, как от злости закипает кровь, обычно она так закипает от желания, когда я оказываюсь на расстоянии прикосновения от Миллера Харта. Я думала, мое присутствие шокирует его, но нет. Он точно этого ждал.
Он снова делает шаг ко мне, но я сохраняю дистанцию. Я уже в коридоре, правда, это его не останавливает. Спустя секунду он уже передо мной, рукой накрывает мой затылок и решительно ведет к своему рабочему столу. Толкает меня в свое кресло, и я вижу себя в его клубе, кадр за кадром — на всех в компании мужчин. Мне стыдно, но одновременно с этим я собой довольна. Все это было ради того, чтобы ранить его единственным знакомым мне способом. И, похоже, я преуспела. Обычно лишенный эмоций, сейчас он в ярости. Хорошо. Просто я не рассчитывала быть рядом, когда он увидит эти записи.
— На этих кадрах пять «мертвецов», — шипит он, наклоняясь ко мне и нажимая кнопку на пульте управления. Картинки меняются, но на всех по-прежнему я… с мужчинами. — На этих — шесть, — он продолжает пролистывать кадры, добавляя парней, которых собирается прикончить. — Довольна?
— Ни один из них никогда не узнает мой вкус, — говорю я тихо.
— Они хотят! И ты ни черта не делаешь, чтобы им отказать! — он кричит на меня так, что я подпрыгиваю в кресле. Чувствую ярость, исходящую от него. Он прав. Его терпение — не то, с чем я хочу играть. — Где твое гребаное самоуважение?
Слова пулей влетают в голову.
— Мое самоуважение? — ору, вскакивая с кресла, сумка падает на пол, страх от его злости испаряется. Прямо сейчас я чувствую себя чертовски беспощадной. — Мое самоуважение? — ладони безжалостно врезаются в его грудную клетку, отчего он вздрагивает. Я сама шокирована такой силой. — Мое гребаное самоуважение!
В его глазах появляется едва заметное удивление, реакция на мое бешеное поведение и дерзкий язык.
— Да ты шутишь! — кричу ему в лицо, сдерживая желание дать ему пощечину. Но я снова ударяю его в грудь. В этот раз он перехватывает мои руки, разворачивает меня и крепко прижимает спиной к себе, удерживая руки. Его губы у моего уха, дыхание жаркое, злость разрывает воздух. Ненавижу желание, прорывающееся сквозь злость. Ненавижу.
— Шутки не для меня, Оливия Тейлор! — губами он прижимается к моей щеке, спускается ниже, так что я отчаянно хнычу. — Шутки — это твое. Это ты, сладкая, затеяла битву, которую выиграть не сможешь.
— Я сильнее, чем ты думаешь, — выдыхаю, и крепко зажмуривая глаза, понимаю, что слова звучат недостаточно убедительно.
— На то и делаю ставку, — зубами он прихватывает мочку моего уха, отчего я выгибаю спину, соприкасаясь с явным свидетельством его возбуждения. Я хнычу. Он рычит. — Мне нужно, чтобы ты была сильной для меня, — он разворачивает меня, подхватывает под ягодицы и одним легким движением приподнимает меня так, что приходится ногами обвить его сильные бедра. Миллер прижимает меня к двери кабинета, одной рукой придерживая за поясницу, второй упираясь в дверь над моей головой. Я даже не сопротивляюсь. Нет сил противостоять желанию, овладевшему каждой клеточкой моего тела.
Синие глаза изучают меня минуту, вглядываясь в каждую черточку лица, а потом он с рыком кидается на мои губы. Я принимаю его неистовый поцелуй. Руками запутываюсь в его волосах, всем телом прижимаюсь к нему, а он прижимает меня к двери со стоном и бессвязными бормотаниями. Этот контакт с одной стороны меня успокаивает, а с другой пугает, оживляя слишком много плохих воспоминаний с момента той нашей встречи в отеле. Я извиваюсь под ним, хватаясь за его пиджак, и он, приняв мои действия за нетерпимость, стаскивает его, не разрывая наших изголодавшихся губ.
— Миллер, — отворачиваю лицо, а он все равно умудряется за долю секунды найти мои мои губы. Все выходит из-под контроля, и внутри зарождается паника. — Миллер!
— Ты так чертовски хороша на вкус.
— Миллер, пожалуйста!
— Блять! — рычит он, найдя в себе силы отпустить меня и позволить соскользнуть вниз по двери, после чего отходит и манжетой рукава вытирает бровь. Он кажется потрясенным. Мы оба запыхались и вспотели.
