Вера Колочкова - Осенняя рапсодия
– А девочке сказали, что мать умерла? – будто спохватилась вопросом Наталья, выходя из машины и придерживая за поля свою нелепую шляпу.
– Нет. Не сказали.
– Ага. Хорошо. Не надо пока ребенка травмировать. Ну, куда идти? Показывайте…
Исплаканное Настино лицо тут же возникло в дверном проеме, как только они позвонили в дверь. Она тревожно рассматривала Наталью, будто решала – не захлопнуть ли перед ее носом дверь, пока за спиной не прозвучал бодренький Ирин голос:
– Ну что же ты, Настя… Что ты застыла в дверях? Дай человеку пройти…
Оттерев Настю в сторону, она скорбно улыбнулась Наталье, повела рукой приглашающим жестом – заходите, мол, разделите с нами общее горе. Подсунувшись к Олегу, Настя прошептала ему на ухо, тихо всхлипнув:
– Слушай, она мне не нравится… У нее лицо как наждачная бумага. И глаза злющие. Лизке с ней плохо будет…
– Насть, прекрати, – ласково обнял он девушку за плечи. – По крайней мере, ей там лучше будет, чем в детском доме.
– Что? В каком детском доме? – хлопнула она мокрыми ресницами. – Ты что, Олег? Ни в какой детский дом я Лизку не отдам… Лиза, ты где? – громко позвала она девочку, бросившись опрометью на кухню.
Лиза сама уже неслась ей навстречу, прыгнула на ходу, уцепилась за шею, оплела ногами Настину тонкую талию. Вслед за ней заполошно выскочила из кухни Дарья Васильевна:
– Лиза! Чего ты выскочила из-за стола? Мы ж обедаем с тобой!
– Не надо, бабушка. Не трогай ее. Я сама накормлю, – замотала головой Настя, крепко прижимая к себе ребенка.
На шум из комнаты вышли Ира с Натальей, обе с улыбкой. Наталья держала в руках розовую коробку с Барби, помахивала ею призывно перед Лизиным личиком.
– Лизонька, здравствуй… А посмотри, что у меня есть! Ну, иди ко мне, давай будем знакомиться… Меня тетей Наташей зовут. А там, в сумке, у меня еще одна куколка есть, которая танцевать и петь умеет. Пойдем покажу…
Ира делала за ее спиной Насте знаки, то есть проворно работала лицом и руками, показывая – отпусти с рук ребенка, мол. Не дождавшись от дочери никакой реакции, подошла, потянула Лизу к себе, приговаривая:
– Ой, неужели у вас кукла и впрямь умеет и петь и танцевать? Да не может быть, никогда не поверю. А вот мы сейчас с Лизой посмотрим…
– Мам… Послушай меня, мамочка… – сквозь слезы сдавленно произнесла Настя, уворачиваясь от ее рук вместе с Лизой. – А что, если я сама ее удочерю? Я же взрослая, я самостоятельная, я тоже могу…
В наступившей тишине все переглянулись, потом уставились дружно на Настю – кто как. Ира смотрела на дочь с досадой, будто ляпнула она сейчас несусветную глупость, задев ее материнское достоинство. Так смотрят на малых детей, по наивности рассказавших что-то гостям из внутренней жизни семьи, не совсем приличное и тщательно ото всех скрываемое. Бабки, стоя рядком, смотрели с искренней жалостью, больше на Лизу, чем на Настю. Олег тоже смотрел на Настю, но не с досадой, а с умильным скорее удивлением. Нет, кто бы мог подумать? Экая она у него впечатлительная оказалась, любимая Настенька…
– Олег… – вывела его из неловкой задумчивости Ира, подступив вплотную. Проговорила тихо сквозь зубы: – Олег, немедленно увезите ее отсюда… Слышите? Я не знаю, как вы это сделаете, но уж постарайтесь. Я сейчас ребенка заберу, а вы Настю увезите…
– Да. Понял. Что ж, это правильно. Это будет вполне разумно, я думаю. Забирайте ребенка…
Всю дорогу до дому Настя проплакала, уткнувшись мокрым носом ему в плечо. Олег молчал, тихо гладил ее по голове, тупо рассматривая перед собой бритый затылок таксиста. Боже, как он устал. Как тяжело, оказывается, хоронить подругу горячо любимой женщины. Наверное, звучит несколько эгоистически, но ведь и в самом деле – очень тяжело.
* * *На работу в понедельник Марина собиралась со странным настроением, несколько тревожным и одновременно смешливо-припод ня тым. И день обещал быть погожим – июньское небо, будто спохватившись, расчистилось за ночь, дав волю законному летнему солнцу. Это радостное обстоятельство, однако, принесло с собой и дополнительные утренние проблемы, сосредоточенные для многих женщин в коротком и емком, можно сказать, извечном, почти гамлетовском, порой даже и неразрешимом вопросе – что надеть? Надо же срочно перестраивать повседневный гардероб на другую погоду, а попробуй перестрой его за катастрофически быстро текущее утро понедельника! Редко какой женщине удается это сделать спокойно, без неврастенического шараханья между зеркалом, гладильной доской и платяным шкафом. Обязательно случается что-нибудь не так – то блузка к брюкам совсем не подходит, то вдруг выясняется, что летняя легкая юбка – сволочь такая! – не желает застегиваться на талии. А если невероятным образом все совпадет, то есть послушно сочтется цветом и как надо сядет на фигуру, то обязательно в последний момент обнаружится, что ни одна из имеющихся в дамском хозяйстве пар летней обуви никоим образом в придуманную за короткое утро одежную композицию не вписывается или, того хуже, вообще для носки непригодна по причине, например, поломанного еще в конце предыдущего лета супинатора.
Вообще, Марина к одежде относилась не то чтобы трогательно, как это бывает у других женщин, а несколько по-деловому, то есть расставляла приоритеты в пользу комфорта, стильным выпендрежем особенно не озадачиваясь. Выбирая себе в магазине, например, блузку, пыталась поначалу ощутить ее на себе, договориться таким образом с организмом о совместном на будущее с ней существовании. Если организм говорил свое «да», то можно и посмотреть на себя в зеркало повнимательнее, оценить получившийся экстерьер. Зато потом проблем не будет, то есть выбранная по принципу первичности комфорта блузка уже никогда не подведет, будет носиться как миленькая, долго и с удовольствием.
В это утро она и сама не поняла, как попала на погодный одежный крючок. Выкидывала из платяного шкафа вместе с плечиками летние брюки и юбки, пока не собралась на постели порядочная тряпичная кучка, потом, уперев кулаки в бока, уставилась на нее сердито – в самом деле, что надеть-то? Подойдя к окну, еще раз глянула на подозрительно чистое и будто промытое июньскими дождями небо. Да, день действительно будет теплым. А может, и жарким даже. Вздохнув и пожав плечами, она снова вернулась к разбросанным по постели одежкам, неуверенно потянула на себя легкий голубой льняной костюмчик. Вот, пожалуйста, хорошая же вещь! И гладить не надо. Стильная помятость – это вообще его основной фон, можно сказать, фишка. Хотя, наверное, в этом сезоне льняная помятость уже не в моде? А что в моде? Может, лучше черную майку и белые брюки надеть? Хотя нет… Нет! Это уж совсем пошло будет выглядеть. Так только рыночные торговки ходят.
