(Не) верю. В любовь (СИ) - Котлярова Екатерина

Я расплетаю косу и провожу пальцами по прядям. Волосы уже ниже поясницы.

Мой взгляд останавливается на крестике, висящем на цепочке. К горлу подступает тошнота.

Я поднимаю руку и расстёгиваю цепочку. Осторожно кладу крестик на край раковины и понимаю, что больше надевать его не хочу. Не в ближайшее время.

Делаю вдох, прикрываю глаза и медленно выдыхаю. Я не отрекаюсь от Бога. Но больше жить так не хочу. Мать и отчим слишком яро доказывают свою любовь к Богу, вере и церкви. И они самые отвратительные, жестокие и бесчестные люди, которых только можно представить. После разговора с Димой я поняла, что лучше быть просто хорошим человеком и не поминать Бога всуе. Жить честно, радоваться жизни и не чинить другим зла. А что до церкви… Я вернусь туда, когда буду готова.

Я включаю воду в душе и встаю под струи воды. Раны на теле тут же начинает щипать, но я вопреки всему улыбаюсь. Волосы мокнут, липнут к плечам. Я мою голову. Одной рукой справляться совершенно неудобно, но я всё равно наслаждаюсь каждым мгновением. Я впервые за несколько лет моюсь без страха. Моюсь не торопливо, оглядываясь на дверь. Я нежусь под тёплыми струями, бережно прочёсываю волосы с маской, оставляю её на некоторое время. Скрабом прохожусь по телу. Я теряюсь во времени. Когда вылезаю из кабинки, вздрагиваю, наткнувшись взглядом на фигуру, застывшую у двери. Босые ноги разъезжаются в стороны, и я начинаю падать назад. Рука хватает лишь воздух, а я готовлюсь к болезненному падению.

10

Алиса

Меня резко хватают за руку чуть выше локтя, сжимают пальцы на коже, но, боли совершенно не причиняют. Адам дёргает меня на себя, из-за чего я впечатываюсь в крепкое подтянутое тело, чувствуя, как воздух покидает лёгкие.

— Адам, что ты здесь делаешь? — спрашиваю сипло, распахивая глаза и смотря на молодого человека с неподдельным испугом.

Боже. Он видел меня обнажённой. Интересно, как давно он стоит здесь? Как давно смотрит на меня? Безумно горячая, обжигающая, будто кипяток ладонь ложится мне на спину, придерживая и спасая от падения.

Я чуть прогибаюсь в спине, торопливо пробегаюсь языком по губам, чувствую напряжёнными вершинками груди твёрдый пресс молодого человека. Боже мой, он будто из камня сделан.

— Зашёл принять душ, — говорит сухо, когда я восстанавливаю равновесие.

Молодой человек отступает, одёргивает руку, будто ему неприятно ко мне прикасаться, а я быстро хватаю полотенце и прикрываюсь от его насмешливого взгляда.

— Но ведь тут я, — говорю дрожащим шёпотом. — Я принимаю сейчас душ.

— Ты не заперла дверь. Очевидно, ждала, когда я зайду, чтобы задницей передо мной покрутить, — говорит с высокомерной насмешкой.

— Что ты говоришь? — зло шиплю я. — Ты из ума выжил? Зачем мне это делать?

— Только, милая моя, — склоняется к моему лицу и насмешливо ухмыляется, — меня тощие и пустоголовые дуры не привлекают. Совсем.

Я вздрагиваю. Лучше бы он меня ударил. Его слова бьют больно по самолюбию. По самооценке, которая и так втоптана матерью и отчимом в грязь.

— Сам ты! Дурак! — выкрикиваю зло, сжимаю пальцами полотенце до боли. — С чего ты вообще взял, что мне интересен? Я влюблена. И влюблена давно. В прекрасного человека. А то, что ты в своей голове придумываешь, лишь твои фантазии, — я вскидываю высоко подбородок. — У тебя слишком завышено самомнение.

— Я просто знаю себе цену, девочка, — он склоняется низко, дыханием опаляет влажное лицо и губы. — А ты себе цену знаешь? — его голос звучит тихо и вкрадчиво, но мне кажется, что каждое слово врезается в кожу, оставляя ожог.

Он медленно проводит пальцем по моей щеке, и я чувствую, как дрожь пробегает по всему телу. Махровое полотенце совсем не спасает от его близости. Единственная преграда кажется слишком невесомой и смешной.

— Ты даже не можешь посмотреть мне в глаза, когда говоришь о своей «любви». Ты лопочешь о своём дружке? — хмыкает насмешливо.

Я отстраняюсь, стараясь сохранить остатки достоинства, смотрю в серые глаза с вызовом.

— Тебя это не касается. Ты ничего, совершенно ничего обо мне не знаешь, так что не нужно меня судить. Ты мне совершенно неинтересен, — добавляю жалкое.

— Неинтересен? — он усмехается, и в его глазах вспыхивает что-то опасное, а он сокращает между нами расстояние, хотя мне казалось, что ближе подойти уже невозможно. — Тогда почему ты вся дрожишь?

— Потому что после душа мне холодно. А одеться при тебе я не имею возможности! — говорю торопливо, а у самой взгляд бегает.

Я смотрю куда угодно, только не в глаза Адама. Слишком боюсь провалиться под лёд, утонуть в глубине. Я и так на грани. И так моё сердце вот-вот выскочит из грудной клетки. И я уверена, что молодой человек лишь растопчет его.

— Я вижу, как колотится твой пульс, — он делает шаг вперёд, и я отступаю, пока спина не упирается в холодную стену. — Ты боишься не меня, девочка. Ты боишься себя.

— Заткнись, — вырывается у меня, но голос звучит слабо, почти беззвучно. — Просто уйди! Иначе я закричу!

— Так кричи, — шепчет почти в самые губы, — мне интересно на это посмотреть.

Его дыхание смешивается с моим. Мне становится невыносимо жарко. По коже бегут мурашки, а мне хочется податься вперёд и вжаться носом в его кожу. Втянуть запах, который так сильно нравится. И почувствовать поцелуй на губах. Почему-то я уверена, что он будет настойчивый и жадный. Пылкий, как и сам молодой человек. Я крупно вздрагиваю, когда Адам носом прижимается к моей щеке. Втягивает воздух и резко отстраняется.

Он уходит. Больше не сказав мне ни единого слова уходит. Я кутаюсь в полотенце и пытаюсь восстановить дыхание. Что. Это. Было?

* * *

Адам

Выхожу из ванной комнаты, чуть не хлопнув громко дверью. Чёртова девчонка. Как же она меня бесит! До дрожи в поджилках.

Она вызывает во мне неконтролируемое чувство ярости и раздражения.

Хлипкая. Мелкая. Невзрачная.

Там даже взглянуть не на что. Она трясётся вечно, заикается. Несёт какой-то бред, Бога постоянно упоминает, разве что не крестится. Блаженная какая-то.

В этой несуразной застиранной одежде, которая висит на ней, как мешок с картошкой.

Бесит. До самых печёнок бешенством пробирает. Раздражением и яростью, причины которой я не могу объяснить самому себе.

Как увидел её, стоящую в паре шагов от меня вчера, так сразу понял, что она принесёт уйму проблем.

Бледная. Блёклая. Почти прозрачная. Она стояла в этой уродкой юбке и прижимала руки к груди. Смотрела с таким ужасом, будто я её братца пытаю.

Чёрт. Я знал, что у него сестра есть, но не полагал, что такая.

Да кто мне поверит, что я на это невзрачное нечто позарился? Она лупает своими голубыми глазами с белёсыми ресницами, пялится на меня, как на чудовище и дрожит, будто на улице минусовая температура.

— Блин. Как же бесит, — сиплю, ударяя кулаком по стене.

Слышу, как за спиной открывается дверь. Оборачиваюсь. Впиваюсь взглядом в тощую фигуру.

Выскользнула из ванной, облачённая в одежду сестры. Дёргаю раздражённо уголком губ, сощуриваю глаза. Чёртова девка! Шорты открывают вид на тонкие ноги, футболка подчёркивает небольшую грудь и плоский живот. Длинные влажные волосы, которые кажутся тёмными, рассыпались по плечам и спине. Вода пропитывает ткань, я вижу её напряжённые соски. Я до боли в пальцах сжимаю кулаки. Сглатываю. Пальцы всё ещё помнят гладкую кожу.

Чёртова девчонка! Сил нет, как бесит.

Алиса замечает меня и замирает. Смотрит, широко распахнув глаза и сжимая, разжимая кулак. Кусает сухие губы, смотрит с испугом, шарит взглядом по лицу, будто ищет ответы на невысказанные вопросы.

Она замерла на фоне окна. Сзади бьёт солнце. Подсвечивает худощавую фигуру, создаёт вокруг головы полукруг.

Ткань одежды просвечивается. Я вижу каждый изгиб её тела.

Бесит! Бесит тем, как смотрит. Бесит тем, как переминается с ноги на ногу, приковывая мой взгляд к тонким щиколоткам и маленьким пальчикам на ногах. Чёрт. Какого чёрта она не обулась? Какого чёрта я пялюсь на эти ноги?